"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

Анита выслушала мою ломаную речь с явным интересом, но тем не менее
попросила чего-нибудь вперед. Что мог я ей предложить? Заграничный паспорт
моей жены? Мой взгляд остановился на часах, кожаным пропотевшим ремешком
охвативших запястье левой руки, и я предложил совсем уж не как немец, а как
это водится у нас, на Руси, в определенных слоях общества:
- Возьми часы. На память.
У Аниты на смуглой руке золотились изящные часики, и тем не менее она
проявила интерес к моим. Я снял их с руки безо всякого сожаления. Часы -
дерьмо. Отечественные, марки "Мир".
Анита прочитала марку по латыни, и получилось "Муп".
Никогда ~не встречала такой марки,- искренне удивилась она.
- Ого! - сказал я.- Это - уникальные часы. В вашем городе только ты
одна и будешь владеть такими часами.
Анита со смехом надела их на свое тонкое смуглое запястье, выше своих
золотых, и попросила меня застегнуть застежку. Потом она подтянула к себе
резиновый ребристый матрас, губами схватила медную трубочку на конце его и
стала дуть, округляя шариком щеки. Я тоже принялся надувать второй матрас.
Мы дули оба, сидя на земле друг против друга, как два закадычных
приятеля, направившихся в туристический поход за город, на лоно природы, с
ночевкой.
Анита оживилась, засияла глазками. Мое обещание сходить утром с ней в
банк и щедро одарить свое действие оказало. А я дул из последних сил,
неуклюже, часто мимо трубки, издавая губами непристойные звуки. Хмель
понемногу улетучивался из головы, и страх за содеянное овладел мною, леденя
душу и спирая дыхание.
Я был конченым человеком. Возвращаться домой мне была дорога заказана.
Погонят отовсюду с позором. Значит, оставалось одно - бежать. Предать
страну, партию, семью и бежать до границы, а там махнуть на Запад. Здесь, я
слышал, граница охраняется спустя рукава, небрежно, не то что у нас, и
проделать это несложно.
- Прощайте, родные,- целовал я в уме почему-то сонные мордашки моих
детей, и слезы закипали во мне, горючие, обидные.
- Прощай, мама. Ты меня, подлеца, больше не увидишь, и тебя похоронят
чужие люди.
- Прощайте, товарищи,- перебирал я в уме тех, с кем работал, с кем
встречался на именинах, к кому ходил в гости.
С женой я не прощался. Хрен с ней!
Вот в таком полуобморочном состоянии я полез к раздевшейся догола
Аните, когда она уложила рядом два надутых матраса и сама легла поперек,
широко раскинув крепкие, стройные ноги. И опростоволосился. Я был абсолютно
ни к чему не способен. Поелозил по ней безрезультатно, смущенно слез и стал
натягивать штаны.
- Постой, - сочувственно заглянула мне в глаза Анита, - я тебе помогу.
Она склонила голову к моим расстегнутым штанам, губами поймала член и
стала жевать, тянуть, языком прижимать. И он не выдержал такой атаки, набух,
вывалился наружу.
Анита повалилась на спину, потянув меня на себя. Ловкими пальчиками
направила его, просунула куда следует и стала снизу покачивать меня, дыша
часто и со страстью, ладошками прижимая мои ягодицы.
А я смотрел поверх ее головы, в розовую стенку