"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

кромешной темноте. И молчит. Ни слова. А мне чего разговаривать? Главное,
чтоб не убежала. Шагаю сзади и глаз не свожу с ее ног. Юбка-то черная
растворяется в темноте, а ноги босые белеют вроде ориентира. Гляжу на эти
мелькающие икры, и нехорошие мысли одолевают: мол, повалить бы ее, эту
бестию, в росную травку, задрать ее черную юбку, заголить белые ляжки до
упора и задуть ей, чтоб лес закачался. Я эту блажь, конечно, из головы гоню.
Пристойно ли коммунисту такое даже в мыслях иметь? А выселять мирных людей,
лишать их крова, всего и гнать в холодную Сибирь - достойное коммуниста
занятие? Невесело, скажу я вам.
Дошли мы до хутора без приключений. Там тоже - пир горой. Идет
выселение. Часовой пропустил нас. Сосед насыпал ей полмешка соли, и мы пошли
назад. Она несет мешок на руках. Я - сзади.
Вошли в ельник, где совсем темно, вдруг оборачивается ко мне:
- Помоги, - говорит, - мне на плечи мешок взвалить.
Я взял мешок, приподнял и хочу ей на плечи положить. Мешок упал на
тропинку. Исчезла девица из-под носа, словно растаяла в кромешной тьме. -
Эй,- кричу,- где ты? Возьми мешок!
Ни слова в ответ. Только хруст хвои под ногами где-то в стороне. Я
выхватил свой парабеллум, нажал. Осечка. Выстрела не получилось. Я снова
закричал. Страх меня охватил. Упустил! За такое по головке не погладят.
Можно даже партийный билет на стол. И еще хуже - в тюрьму самому загреметь.
У лейтенанта чуть истерика не сделалась, когда я вернулся один, волоча
на спине дурацкий мешок с солью. Он тут же, солдаты - свидетели, составил
рапорт, обвинив меня в сотрудничестве с врагом. Всю эту семейку, но уже без
дочки, мы доставили на станцию, погрузили в эшелон. Хозяин хутора в
последний момент эдак тепло глянул мне в глаза и шепчет тихо, чтобы
лейтенант не расслышал:
- Спасибо, добрый человек, за дочку. Значит, есть и среди вас люди.
Ну и чудило! Он-то, дурень, как и наш идиот лейтенант, тоже решил, что
я по доброте душевной девицу отпустил на волю. Так, сам того не желая и не
ведая, я в святые попал. Ну, что ходить каждому объяснять, что, мол, надула
меня, стерва, белокурая бестия, из-под носа убежала, и разгляди я ее в
темноте, и не дай пистолет осечки, ухлопал бы, уложил на месте как собаку.
Я это потом долго по всем инстанциям объяснял, доказывал и проклинал
эту суку, как самого лютого врага своего. Времена-то какие были! Судьба моя
на волоске висела. Уцелел чудом. Сам не знаю как. Отделался строгачом с
занесением в личное дело, и долго таскал это клеймо, и бабу-литовку в уме
матом обкладывал.
Время - лучший лекарь. Сняли с меня выговор. Пошел на повышение. Из
памяти эта история выветрилась. Другие события, похлеще этого, ее затмили. И
уж никак не думал, что жизнь снова сведет меня с этой чертовой бабой.
Прошло с тех пор не меньше двух десятков лет. Я на Волге работал. Во
вторые секретари обкома вышел. Жена, дети. Два личных секретаря, часовой у
входа. Положение. Репутация строгого человека. И все, что полагается
партийному боссу в глухой провинции.
Однажды входит в мой кабинет секретарь и докладывает с нехорошей
ухмылочкой:
Все утро добивается вас по телефону одна дама. Из Литвы, говорит,
приехала. С вами была лично знакома... в молодости.
Я, хоть и столько лет прошло, сразу догадался, что это она, белокурая