"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

Тучи нависали над взъерошенной и потной головой Пулькина.
Умная Зейнаб спасла от расправы московского гостя.
- Товарищ Пулькин чересчур много выпил,- сказала она, поднявшись и
обнимая за плечи незадачливого оратора.- И он не может нести ответственности
за всякую чушь, которую несет язык, переставший ему подчиняться. Я думаю,
товарищу Пулькину самое время прилечь, отдохнуть...
- Нет, нет, - заупрямился Пулькин, которого Зейнаб попыталась оттянуть
от стола.-Я скажу речь... Дорогие товарищи...
Тут уж я бросился на помощь Зейнаб, зажал Пулькину ладонью рот, и
вдвоем мы поволокли его, брыкающегося, в спальню и уложили на хозяйскую
двуспальную кровать под бархатным балдахином. Пулькин в костюме, сбитом на
бок галстуке и модных туфлях-мокасинах тут же уснул праведным сном младенца.
Дальше я тоже упился до чертей, но речей благоразумно не пытался
произносить. Помню, мы с хозяином-министром очутились в его кабинете под
.портретами Ленина и какого-то казаха, и я, хоть убей, не мог угадать, кто
это такой. Раскисший от коньяка, я обнимал министра и даже лобызал его
широкие скулы и слезливо спрашивал:
- Почему... скажи на милость... азиаты друг друга разорвать готовы... а
уж русских... съели бы живьем?.. Почему? Какая ж это дружба народов...
извини за выражение... и... и... какой, спаси господи, Интернационал?..
И министр отвечал незаплетающимся языком, ибо был здоров как бык и пил
как лошадь и - хоть бы в одном глазу:
- Мы вас, русских, будем ненавидеть еще десять поколений. Вы принесли к
нам в степи советскую власть...
- Постой, постой, - перебил я его. - А что тебе плохого советская
власть сделала? Кем бы ты был без советской власти? Грязным пастухом и
крутил бы баранам хвосты.
- А кто я теперь? - уставил на меня косые щелки министр.- Не пастух?
Ваш русский пастух, который крутит казахскому народу, как баранам, хвосты и
забивает им мозги глупостями, продиктованными из Москвы.
Тут уж я спьяну не нашелся, что ответить. Что ему ответишь,
косоглазому? Режет под самый корень.
- Вы, русские, - продолжает, - нам в тридцатые годы принесли колхозы,
отобрали у казахов-кочевников весь скот, овец и лошадей и бросили на
голодную смерть в степи. Ибо казах хлеба не сеял, а питался исключительно
мясом и молоком. Не стало мяса и молока, скот угнали в колхоз, и вся степь
покрылась трупами. Казахи целыми семьями умирали с голоду, и некому было
хоронить умерших. Юрты стояли пустыми. Орлы-стервятники кружили над степью.
Это был геноцид (даже и такое словечко знал этот казах, все-таки
министр культуры!). Шесть миллионов мужчин, женщин и детей за один год
умерли от голода, и народ наш уменьшился наполовину.
Меня, хмельного, прошибла слеза от этих слов, и у него из глаз-щелок
покатились слезы. Я как наяву
увидел степь, усеянную трупами. Усохших младенцев на руках у мертвых
матерей. И орла-стервятника, описывающего круги над младенцем, норовя ему
выклевать глаз. И похож этот орел в профиль на товарища Пулькина.
Проснулся я в гостинице с похмелья с чугунной головой. Под утро казахи
завезли меня сюда почти беспамятного от армянского коньяка.
Проснулся я от того, что кто-то грубыми, шершавыми пальцами сдавил мое
горло. Я открыл глаза и задохнулся от страха: надо мной близко, так что в