"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

он хотел утолить гложущий его голод и никак не мог. Я бы даже не назвал это
развратом. Опустошенный собственной драмой, разыгравшейся в Германии, он
теперь отводил душу и глушил свое горе, нещадно растаптывая чужие чувства, а
свои отношения с женщинами подчеркнуто сводя лишь к голому сексу.
Болен был он, а не я, и я предвидел подсознательно, что эти его
бесчувственные прыжки с одного женского тела на другое, как рывки от бутылки
к бутыл-
ке впавшего в состояние запоя алкоголика, должны разразиться взрывом.
А тем временем одна из моих пляжных собеседниц предприняла неожиданный
маневр и застала меня врасплох. Это была миловидная молодая литовка, но не
больше,-жена быстро сделавшего карьеру туземного коммуниста, отдыхавшая в
санатории одна и довольно сносно болтавшая по-русски. Звали ее Марите. В
море, подплыв ко мне, она сказала, что обнаружила в лесу, недалеко от пляжа,
малинник, никем не тронутый. Там полно сладких зрелых ягод. Она никому об
этом не сказала. Я - первый. И если я согласен, то мы можем быстренько
сбегать наесться малины.
Не чуя подвоха, я согласился и поплыл за ней вдоль берега, отдаляясь
все дальше и дальше от галдящего пляжа и дюн, где осталась наша одежда.
Мы плыли долго и вышли на песок в безлюдном месте, пересекли дюны и
углубились в лес. День был жаркий, и мы, не вытираясь, быстро обсохли на
солнце. В лесу под соснами мягко пружинил мох, кружевная тень перемежалась с
яркими солнечными пятнами. На кустах рдела сочная малина, и мы стали рвать
горстями и с наслаждением заталкивать в рот ягоды, перемазав губы и
подбородки красным как кровь соком. Насытившись, мы прилегли на полянке
отдохнуть, и Марите стала гладить ладонью мои ноги, живот, затем просунула
пальцы под резинку трусов. Я не шевелился. Меня разморило от сытости и
тепла, мне было даже лень остановить ее. А она свое дело знала и очень
быстро умелыми, точными движениями пальцев и ладони возбудила меня.
Она отдалась мне дважды на этой полянке. И ничего со мной не случилось.
Сердце даже не дало перебоев. Не лопнуло. Напротив, я испытал наслаждение,
как это бывало прежде, до того, как я попал в госпиталь.
Моему надсмотрщику доктору Гольдбергу я не рассказал о своем постыдном
грехопадении, но про себя решил, что повторять прогулки за малиной с Марите
не стану,- надо выполнять предписания врача.
Как и мы с доктором, Марите делила санаторную комнату с соседкой -
совсем юным созданием, лет семнадцати, не больше. Звали ее Ниной. Приехала
из Ленинграда. Была студенткой. На Нине стоит подроб-
ней остановиться, потому что в последующих событиях именно она стала
центральной фигурой.
Как ее описать? Назвать красавицей? Это будет неточно, хотя она была
восхитительно хороша. Но это была прелесть не женщины, а подростка,
оформляющегося в девушку, без ярких кричащих красок, на одних полутонах, как
влажный от росы бутон цветка, только приоткрывающий лепестки навстречу
солнечным лучам и по еле уловимым признакам обещающий распуститься
ошеломительно яркой и сочной розой.
В ее красоте, в тоненькой фигурке уже был магнит, приковывавший взгляды
мужчин, но взгляды эти были не похотливыми, а удивленно-восхищенными. В ней
не было ни грамма вульгарности. Она светилась целомудрием, не показным, а
естественным, как и ее движения, мягкие, пластичные, манера разговаривать
без кокетства и скованности. Такими в кино изображают юных красоток-монашек,