"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

и я, когда в первый раз увидел ее с белым цветком в пышных волнистых волосах
и модной в ту пору юбке колоколом, подумал, что ей еще больше было бы к лицу
темное и строгое одеяние послушницы.
Мужчины - нагловатые, развязные курортные кобели, обалдевшие от
постоянной охоты за новыми дамами, почему-то и не пытались ухаживать за ней,
а лишь издали любовались словно делая передышку, хватая глоток кислорода в
удушливой атмосфере отпускного разгула.
Женщины, по обыкновению не терпящие чужой привлекательности, делали
Нине исключение и любовались ею без зависти и без иронично прищуренных глаз.
Так смотрят на дочь, намного превзошедшую красотой мать. А дамы постарше,
которым ничего другого не оставалось, как посплетничать на скамеечках в
аллеях парка, обласкивали ее взглядами, когда она проходила, шурша юбкой,
открыто улыбаясь всем вокруг, и всласть упивались рассуждениями о том, что
не весь женский пол так низко опустился, еще сохранились редкие экземпляры
непорочной чистоты и нравственности, как в их молодые годы.
У меня Нина тоже не вызывала иных чувств, кроме желания долго не
отводить от нее взгляда, словно увидел в музее вазу удивительной работы. Со
своей соседкой по комнате Марите она приходила по утрам на
пляж и стелила коврик в дюнах недалеко от меня, не участвовала в общем
разговоре, а лишь умно слушала и наблюдала, улыбаясь глазами как раз тогда,
когда и я улыбался или, чуть заметно закатывая их, когда и я не знал, куда
девать свои от неловкости за кого-то, сморозившего глупость. У нас
установился молчаливый контакт двух единомышленников. И я, грешным делом,
подумал, что, будь она старше на несколько лет, я бы плюнул на все
предостережения врачей и полез бы из кожи вон, чтобы добиться ее
благосклонности, и в не очень густой цепи моих мужских побед это был бы
бриллиант первой величины.
Повторяю, такие греховные мысли даже если и приходили мне в голову, то
тут же мгновенно испарялись из-за своей абсолютной абсурдности и
нереальности. При самом смелом воображении я никак не мог представить себе
это хрупкое воздушное создание, сотканное, казалось, из грез, а не из плоти,
отдающимся мужчине, уступающим его грубым домога-ниям, стонущим под его
потным, горячим телом. Мне казалось, что, если бы это и случилось, она бы,
как растоптанный цветок, завяла и умерла, не поднявшись с ложа.
Мои отношения с Ниной принимали все более дружеский характер, нам было
легко и свободно друг с другом. Меня, все еще слабого, немножко
потустороннего после случившегося, пьянила и приятно возбуждала ее
недосягаемая близость, ее же, как мне казалось, привлекало откровенное
безразличие к женщинам, и поэтому она себя чувствовала в щекочущей
безопасности со мной, даже когда мы оставались одни, почти обнаженные, на
горячем песке, закрытые от посторонних глаз золотыми гребнями дюн.
Нину знали все мужчины на пляже, но не смели к ней приблизиться и
любовались издали, не скрывая зависти ко мне. Один только человек нарушил
добровольно принятое всеми табу - мой лейб-медик Вольф Гольдберг.
Уволакивая ежедневно по две новые жертвы на заклание и никак не
насыщаясь женской уступчивостью и быстрыми, не запоминающимися ласками,
доктор остановил свой воспаленный чувственным голодом взор на Нине. Вперился
в нее и замер. Окаменел. Сразу растерял весь набор хорошо отработанных
приемов
по овладению женским сердцем и превратился в обалдевшего упитанного