"Надежда Севницкая. Я мыл руки в мутной воде (Роман-биография Элвиса) " - читать интересную книгу автора

они решили поколотить его. Отстаивать же свои принципы кулаками Джону было
запрещено строго-настрого. Спасибо, выручил Рэд, друг, почти брат, которого
мама всегда по-особому привечала и всегда просила: "Рэд, присмотри за моим
мальчиком, пожалуйста".
Нет, неприятно вспоминать школу, но Рэд вспоминался с теплой грустью.
Рэд уделял много времени его воспитанию, правда, совершенно противоположному
тому, чего хотела мама. Рэд, уже умудренный кое в каких вещах, решил
просветить и Джона, подсунув ему девицу.
"Но моя мама", - попробовал отнекиваться Джон. "Брось ты, мама...
мама... Надо же когда-нибудь начать? Да и маме говорить не обязательно". Это
было ново - не говорить маме. Он решил, что скажет. Однако говорить
оказалось не о чем. Застенчивость подвела.
Рэд теперь занят своими делами. А хорошо бы повидаться. Не сейчас и не
завтра. Но в ближайшие дни - непременно.
И тут, на излете взгляда, за окном Джон заметил вывеску той
парикмахерской, где их с Рэдом стригли перед армией.
Машина шла уже по Мейн-стрит, самой оживленной обычно улице города, в
рекламных плакатах и вывесках магазинов. Он любил эту улицу с детства.
Правда, тогда она казалась недосягаемо шикарной, а теперь была уютно
провинциальной. Машин было немного, людей - еще меньше. А дождь все шел и
шел, словно нити прялись из небесных коконов-туч.
Внезапно Джон ощутил тягостное молчание и увидел деревянно-прямую спину
Лама. Вот уж кто ни в чем не провинился, кто всегда был предан и чувствовал
своего босса, так это Лам. И за всю поездку ни одного слова. Жестоко. И еще
не зная, о чем пойдет речь, Джон виновато произнес: "Лам, дружище!". Тот
вздрогнул и почти непринужденно ответил: "Да, мой босс?". Машина слегка
притормозила у магазина пластинок с огромной вывеской-диском, и Лам
обернулся к нему. Увидев, что босс очнулся, Лам будто невзначай поправил
зеркало. "Хочешь зайти?". "Не-а... Зна ешь, давай поедем к "Лайту". Лам
улыбнулся: "Я все ждал, когда ты вспомнишь о нем". И они поехали к старому
дому, где находилась студия. Но на дверях не оказа лось прежней вывески, там
висела дощечка с яркой надписью "Сдается внаем".
- Ну и осел же я. Болван просто. Из головы вон, - смущенно заторопился
Лам. - Они ведь только-только переехали. Ну, в тот новый центр, который ты
субсидировал.
- Не ругайся, сын мой, - назидательно-шутливо оборвал Джон. - Кати в
новый центр.
Машина развернулась, и он оглянулся на прежнее здание "Лайта". Семь лет
прошло с того апрельского дня, который изменил всю его жизнь...
Приближался мамин день рождения. Конечно, денег маловато, но на его
подарок хватит. Джон решил напеть пластинку с двумя песенками. Мама считала,
что он хорошо поет. Из скудных семейных средств она выкроила несколько
долларов на дешевенькую гитару. Нет-нет, никаких мечтаний о карьере певца не
было и в помине. Просто он часами мог слушать пластинки с записями
кантристов - Билла Монро, Хэнка Уильямса, обожал "икающий" йодлирующий голос
Джимми Роджерса. Но, пожалуй, еще лучше знал черных музыкантов Юга - блюзы
Крудапа, гортанное пение "Чернильных пятен", резкий напористый тембр Бо
Дидли. Белая и черная музыка переплеталась в его сознании и не давала покоя.
Он пел дома, пытаясь соединить две музыкальные культуры. Мама слушала его
пение с каким-то восторженным страхом.