"Мариэтта Шагинян. Перемена." - читать интересную книгу автора

робости:
- Посмотрите сюда, какой я контр-революционер! Я больше пролетарий,
чем вы, ничего у меня нет и ничто здесь не держит меня. Я люблю мысль
революции, я за нее умру не поморщившись. Или вы лучше меня видите ложь
старого мира? Только я не желаю создавать на место нее новую ложь под
другим названьем. Я гляжу в корень, в первооснову, а вы мне отвечаете
ходячими словечками, жупелами. Почему вы не хотите видеть мою правду,
как я вижу вашу?
Васильев докурил папиросу, он молчит, ему трудно найти слова. Потом
говорит, и взлетает каждое слово, как ком земли из роющейся могилы: вот
тебе, вот тебе, вот тебе:
- Все вы глядели до сих пор в корень. А что сделали? Кто в корень
глядит, ничего не делает. Последняя ваша правда - оставить все, как оно
есть, вот ваша правда. Вам кажется, что вы с нами, а все, что вы говори-
те, мог бы сказать любой буржуй и сделать выводы против нас. Любой про-
фессор подцепит ваши слова с удовольствием. Нам они ни к чему, они давно
говорены, опорочены, от них ни пяди не изменилось. Да и зачем вам, ска-
жите, итти к нам? Вы вот говорите, что пролетарий. Верно, только вы дру-
гой пролетарий. Вы такой пролетарий, которому и не нужно ничего, все у
него уже внутри есть. Ну, признайтесь, на что вам революция? Вам, если
хотите, и история не нужна, одной мысли довольно,
Яков Львович угас и сел снова:
- Странно, это очень верно, что вы говорите, - отвечает он Васильеву.
- Я блаженствую, это да, если даже один огурец с хлебом. Могу и без
огурца. Но ведь и ваша цель - счастье человечества. Вы же не зря мечтае-
те о разрушении, вам надобно осчастливить. Почему вы смотрите на мое
счастье, как на минус?
- Поймите, оно бездейственно! Расстройство желудка у капиталиста нам
выгодней, чем блаженство такого пролетария, как вы. Бездейственно, в
этом вся штука.
Яков Львович и Васильев расстаются. Васильев идет "организовывать не-
довольство масс", а Яков Львович, сжимая голову руками, до полуночи хо-
дит по комнате.

ГЛАВА III-ая, отступительная.

"Вольному - воля, спасенному - рай".

Здесь я должна выйти за пространственные скобки. Февральская револю-
ция катится, она праздником ходит по городам и местечкам, она становится
чем-то вроде модной этикетки "Трильби" на папиросах, печеньях, шоколад-
ках, подтяжках. Пикник свободы с сардинками, булками, хлопаньем пробок,
официантами в белых перчатках, - но правда, отказывающимися брать на
чай. Официанты как-будто поступились привычками; хозяева - нет.
Война популярности не потеряла. Заглядываемся на союзников; компли-
менты нас очень обязывают; мы готовы на все, чтоб не разуверилось "об-
щество". И разговор о "победном конце" не пресекся.
Но дамы из общества охвачены все же надеждой: спасти сыновей, кончаю-
щих последние классы гимназии, лицея, классических интернатов. Обтягивая
губами вуалетки, спускаются и поднимаются дамы по лестнице министерства