"Мариэтта Шагинян. Перемена." - читать интересную книгу автораробости:
- Посмотрите сюда, какой я контр-революционер! Я больше пролетарий, чем вы, ничего у меня нет и ничто здесь не держит меня. Я люблю мысль революции, я за нее умру не поморщившись. Или вы лучше меня видите ложь старого мира? Только я не желаю создавать на место нее новую ложь под другим названьем. Я гляжу в корень, в первооснову, а вы мне отвечаете ходячими словечками, жупелами. Почему вы не хотите видеть мою правду, как я вижу вашу? Васильев докурил папиросу, он молчит, ему трудно найти слова. Потом говорит, и взлетает каждое слово, как ком земли из роющейся могилы: вот тебе, вот тебе, вот тебе: - Все вы глядели до сих пор в корень. А что сделали? Кто в корень глядит, ничего не делает. Последняя ваша правда - оставить все, как оно есть, вот ваша правда. Вам кажется, что вы с нами, а все, что вы говори- те, мог бы сказать любой буржуй и сделать выводы против нас. Любой про- фессор подцепит ваши слова с удовольствием. Нам они ни к чему, они давно говорены, опорочены, от них ни пяди не изменилось. Да и зачем вам, ска- жите, итти к нам? Вы вот говорите, что пролетарий. Верно, только вы дру- гой пролетарий. Вы такой пролетарий, которому и не нужно ничего, все у него уже внутри есть. Ну, признайтесь, на что вам революция? Вам, если хотите, и история не нужна, одной мысли довольно, Яков Львович угас и сел снова: - Странно, это очень верно, что вы говорите, - отвечает он Васильеву. - Я блаженствую, это да, если даже один огурец с хлебом. Могу и без огурца. Но ведь и ваша цель - счастье человечества. Вы же не зря мечтае- счастье, как на минус? - Поймите, оно бездейственно! Расстройство желудка у капиталиста нам выгодней, чем блаженство такого пролетария, как вы. Бездейственно, в этом вся штука. Яков Львович и Васильев расстаются. Васильев идет "организовывать не- довольство масс", а Яков Львович, сжимая голову руками, до полуночи хо- дит по комнате. ГЛАВА III-ая, отступительная. "Вольному - воля, спасенному - рай". Здесь я должна выйти за пространственные скобки. Февральская револю- ция катится, она праздником ходит по городам и местечкам, она становится чем-то вроде модной этикетки "Трильби" на папиросах, печеньях, шоколад- ках, подтяжках. Пикник свободы с сардинками, булками, хлопаньем пробок, официантами в белых перчатках, - но правда, отказывающимися брать на чай. Официанты как-будто поступились привычками; хозяева - нет. Война популярности не потеряла. Заглядываемся на союзников; компли- менты нас очень обязывают; мы готовы на все, чтоб не разуверилось "об- щество". И разговор о "победном конце" не пресекся. Но дамы из общества охвачены все же надеждой: спасти сыновей, кончаю- щих последние классы гимназии, лицея, классических интернатов. Обтягивая губами вуалетки, спускаются и поднимаются дамы по лестнице министерства |
|
|