"Мариэтта Шагинян. Единственный" - читать интересную книгу автора

эти первые художественные опыты своих малышей и не без некоторой, чуждой
всего материнского, брезгливости перелистала книжку. Вот и буква ф. Но, к
несчастью, тут были фамилии Фофанова, Фохвинкеля и Фоцеркуса, и не было
Фохта. Она позвонила в справочную и не получила ответа. Позвонила в клуб,
где шла репетиция симфонического оркестра, и там никого не оказалось.
Позвонила в театр и, наконец, после многочисленных переспрашиваний и досад,
занесла на поля телефонной книжки роковой адрес: "Новослободская, 187".
Теперь ей оставалось только одеться, пройтись по губам волшебной
палочкой и ехать разыскивать Новослободскую, о существовании которой она до
сих пор даже не подозревала. Препятствия зажгли ее особенной, не
свойственной ей настойчивостью. Она уже уверилась, что сейчас все
объяснится, они посмотрят друг другу в глаза, - и между ними повторится то
сонное, сладкое счастье. Болезненное нетерпение охватило ее. Только бы не
опоздать. А трамвай, как назло, тащился с хрипотою и взвизгиванием, словно
в агонии. На остановках множество молчаливых людей напирало в него, давясь
друг о друга, и кондуктор безнадежно кричал:
- Местов нет! Слазьте, пожалуйста, больше нет местов.
От нетерпения она не могла дождаться своей остановки, слезла и взяла
извозчика. Руки у нее похолодели, губы слегка дрожали. Что она скажет
Фохту, если застанет его дома, ей не приходило в голову. А если не
застанет, сядет на пороге и будет сидеть, пока он не вернется. Извозчик вез
по скверной, захолустной улице, мощенной только на середине. Справа и слева
ютились деревянные домики с крышей треугольничком и с окошками, мутными,
как глаза новорожденных. Было бы странно и приятно, если б Фохт жил в одном
из таких домиков. Но он жил вовсе не в нем. Номер 187 стоял на углу улицы,
с открытыми широкими воротами, - за ними находился извозчичий двор. Это был
каменный двухэтажный дом с бакалейной торговлей внизу. Улица перед ним
чернела в конских помоях, а на крыльце густо пахло кошками. Расспросы
установили пребывание Фохта на втором этаже слева. Медленно поднялась
Любовь Адриановна по лестнице, чувствуя, как колотится у нее сердце.
На площадке второго этажа, возле самой входной двери, маленький
полуголый мальчик сидел на горшке и с серьезным видом исполнял единственное
по возрасту дело, которое вменялось ему в обязанность. Из передней виден
был уголок кухни, откуда неслись чад и запах жареного сала. Кто-то стоял
там и громко разговаривал, видимо через стену, с другим человеком.
- Я ему говорю: ты, говорю, не смеешь запрашивать, когда при
свидетелях назначил сорок... Что? Конечно, при свидетелях, божиться тебе
стану, что ли!
Через стену выражено было сомнение, но тут мальчик, сидевший на
горшке, громко закричал:
- Папа, папа, чужая тетя пришла!
И вот из облаков чада и кухонного запаха к Любови Адриановне вышел
невысокий человек в парусиновом пиджаке, в грязной, не застегнутой на груди
рубашке, растрепанный, с острым запахом лука изо рта. Этот человек был
Андрей Фохт.
Любовь Адриановна в совершенном ужасе смотрела, как он подходил. Фохт
наконец разглядел ее и узнал. Он побагровел так, что даже плешивая часть
головы налилась у него кровью. Как и все люди, чье обаяние заключается не в
них самих, а в известных аксессуарах, которыми они время от времени
пользуются, - он почувствовал себя навеки погибшим в глазах Любови