"Меир Шалев. Несколько дней " - читать интересную книгу автора

вороны-старики демонстрировали перед ними различные фигуры высшего пилотажа.
Годовалые переростки, которых можно легко опознать по торчащим врастопырку
перьям, сидели на ветвях маленькими группками. Попеременно каждый из них
срывался с места, неловко кувыркался в воздухе, возвращался на прежнюю
ветку, толкая соседа крылом, покуда тот не соскользнет вниз и не расправит
крылья в полете.
Я сидел не шевелясь внутри своего ящика, наблюдая за всем этим, и
вороны совершенно не догадывались о моем присутствии. Вечером, когда
Глоберман приехал за мной, руки и ноги мои вконец одеревенели, однако сердце
пело от восторга.

На кухне Яаков усадил меня за большой и чисто прибранный обеденный
стол. Белые праздничные тарелки сияли полными лунами, а по бокам покоились
серебряные приборы.
- Это по случаю твоего дня рождения, - сказал он.
Пока я ел, Шейнфельд неотрывно следил за моим выражением лица, и я не
мог да и не пытался скрыть удовольствие.
Еще ребенком я твердо знал, что из еды мне нравится, а что - совсем
наоборот, но я никак не мог вообразить, что процесс поглощения пищи может
приносить такое глубокое и чувственное наслаждение не только языку и небу,
но и глотке, желудку и даже кончикам пальцев.
Запах пробирался в ноздри, рот переполнился слюной, и хотя было мне
тогда совсем немного лет, я понял, что этого ужина мне не забыть никогда.
Странно, но к наслаждению примешалось ощущение смутной грусти,
понемногу подтачивавшей и вкус, и запах, и счастье, переполнявшее меня.
Я вдруг подумал об ужинах попроще, с другим моим отцом, Моше
Рабиновичем, который, как правило, довольствовался вареной картошкой, яйцами
всмятку и бульоном, который он варил с таким остервенением, словно пытался
убедиться, что ощипанные и выпотрошенные куры никогда уже не воскреснут.
Моше - человек привычек и традиций. До сегодняшнего дня он молчит во время
еды, тщательно пережевывая каждый кусочек, перекатывая его во рту из стороны
в сторону, и когда рука с вилкой вновь тянется к тарелке, я знаю, что за
шестым жевком последует глоток.
Он да я - вот и все, кто здесь остался. Мама умерла, Наоми вышла замуж
и переехала жить в Иерусалим, Одед остался в деревне, но живет отдельно. Изо
дня в день мы сидим вдвоем, я и Моше, едим и молчим. В завершение трапезы он
выпивает несколько стаканов обжигающе горячего чая, один за другим. Я же мою
посуду и навожу порядок на кухне, совсем как мама когда-то.
Затем я встаю и говорю ему: "Спокойной ночи, Моше", потому что ни
одного из трех своих отцов я отцом не называю, выхожу и иду к маленькому
домику во дворе. Я лежу один в темноте, в постели, когда-то принадлежавшей
ей.

Глава 6

Яаков не сел со мною за стол. Он кружил вокруг, подавал, поглядывая на
меня, энергично жующего, без умолку говорил, и лишь изредка, когда между
словами в его излияниях обнаруживался небольшой зазор, Яаков ухитрялся
заткнуть его кусочком яичницы, которую поджарил для себя.
Я немного побаивался, что вот-вот он заговорит со мной о маме, но Яаков