"Меир Шалев. Несколько дней " - читать интересную книгу автора

себя одежду, с размаху бросался в зеленое море высокой травы. Однажды, когда
я расположился в своем наблюдательном ящике на окраине цитрусовой плантации
и завороженно следил оттуда за брачным танцем жаворонков, неожиданно
появился Моше, разделся и улегся на землю прямо рядом со мной. Его широкая
грудь размеренно вздымалась. Рука неторопливо поглаживала буйную поросль на
животе и в паху. Две большие черные мухи прогуливались по его лицу, но он не
сгонял их. Моше был бесконечно беззащитен и раним в своей наготе, совершенно
не подозревая о моем присутствии, так как зелень надежно укрывала ящик даже
от птичьих глаз. Я едва не изжарился от зноя в своей коробке, однако не смел
даже пошевелиться, потому что Моше вдруг тихонько застонал: "Моше, мой
Моше" - и немного наклонился на бок. Аромат, похожий на тот, который исходил
от дяди Менахема в сезон искусственного опыления, разлился в воздухе, но я
был слишком молод, чтобы понять, что это за запах. Помнится, я подумал
тогда, что пахнут они одинаково, поскольку являются братьями.
Раздробленное бедро Рабиновича быстро срасталось, но, несмотря на
настойчивые требования Моше, врач упрямо твердил, что гипс снимать еще рано.
Тот, недолго попрепиравшись с доктором, вернулся домой, влез целиком в
огромную лохань с водой, служившую коровам поилкой, и лежал там до тех пор,
пока его оковы не растаяли, а вода в корыте не побелела, как молоко.
Несколько дней спустя Рабинович запряг телегу и отправился вместе с
детьми в соседнюю деревню провести Лейл а-седер[37] в доме брата и его жены
Бат-Шевы. Дядя Менахем и Моше разительно отличались друг от друга: первый
был худощав, высок и, несмотря на старшинство, выглядел моложе. У него были
длинные, тонкие пальцы, нисколько не огрубевшие от работы с землей, густые
каштановые волосы и подстриженные усики, которые в кругу семьи почему-то
назывались американскими. А еще ему принадлежала самая большая в округе роща
кипрских рожковых деревьев, самых сочных и сладких в мире. Я помню, как
Менахем, демонстративно надламывая рожок, с гордостью показывал всем
присутствующим, как выступают тяжелые капли коричневого меда.
- Если бы у Бар-Йохая[38] было хоть одно дерево с моей плантации, -
шутил он, - ему хватило бы одного рожка в неделю!
Менахем говорил о своих деревьях, как скотник о телятах. Роща была
"стадом", состоявшим из десятка "быков" и нескольких десятков "коров", дядя
же чувствовал себя пастухом, который "если бы смог, погнал бы свое стадо на
пастбище, а сам шел бы следом и играл на дудочке".
- Настанет день, Зейде, и ученые изобретут деревья без корней. Когда мы
будем выходить на работу в поле, они будут бежать следом на свист, как
собаки, и всюду давать нам тень.
Была у дяди Менахема любимая байка, которую я не уставал слушать снова
и снова, - об одном украинском крестьянине, кочевавшем по родному краю в
компании яблочного дерева, которое росло прямо из нагруженного землей и
влекомого четырьмя буйволами воза, за которым летел целый пчелиный рой.
Что бы там ни было, Менахем никогда не полагался на то, что ветер
перенесет пыльцу с дерева на дерево, и оплодотворял деревья собственными
руками. В конце лета он взбирался по лестнице на мужские деревья, стряхивал
ароматную пыль в бумажные пакеты и торопливо посыпал ею ветки "самок". После
всех этих процедур от него еще долго исходил сильный и стойкий запах семени,
который смущал соседских жен, забавлял их мужей и сводил с ума тетю
Бат-Шеву.
Она необычайно любила своего мужа и пребывала в непоколебимой