"Меир Шалев. Несколько дней " - читать интересную книгу автора

внюхивалась в вечерний воздух, определяя, насколько остыла земля от дневного
зноя. Когда рука убеждалась, что все в порядке, следом за нею осторожно
вылезал весь альбинос в черных очках, обращенных на угасающее светило. Он
вновь исчезал в дверном проеме и минуту спустя торжественно выносил из дома
клетки с канарейками, будто выводил на прогулку своих собак. Развесив их во
всю длину старого буксировочного троса от грузовика, натянутого между углом
дома и стволом близлежащего кипариса, альбинос усаживался в кресло-качалку.
Он умещал на коленях поднос, на котором стояла тарелка с аккуратно
нарезаными четвертинками огурца, кислым творогом и кусочками селедки, а
также бутылка с пивом и потрепанная книга, неизменно вызывавшая тихие вздохи
восторга и слезы умиления в его розовых глазах.
Отсутствие матери стало понемногу сказываться на детях. Одед писался по
ночам, а Наоми исхудала.
- Наоминька совсем ничего не кушает, - пожаловалась Моше жена директора
склада.
- У них еда невкусная, - оправдывалась Наоми по дороге домой.
- Скажи мне, чего бы ты хотела, и я попрошу ее приготовить, -
проговорил Моше после некоторой паузы.
- Мы хотим того, чем нас мама кормила, - вставил Одед.
- Нам всем хочется того, чем нас мама кормила, - ответил Рабинович.
Лето выдалось на удивление жарким и душистым. Темнота опустилась на
деревню, взмахнув бесшумными совиными крыльями. В воздухе пахло свежим
сеном, совсем как в прошлое лето, когда Тонечка была еще жива и они вместе
ходили на ток.
Тело Моше чувствовало приближение осени и, расслабившись, готовилось
впустить ее в себя. Скоро подует с гор резкий, холодный ветер, в порывах
которого закружатся аисты, засвистит, зашумит в зарослях стрелолиста,
растущего на краях полей.
Будучи человеком неразговорчивым, Рабинович любил этих кружащих аистов
и этот столь привычный его глазу стрелолист за то, что они определяли для
него - первые - своими крыльями, а второй - монотонным шумом - ход времени и
вечность этого места, которые никакими словами не опишешь.

Последние осы жужжали над опавшими плодами, в небе кучились облака.
Крошечная, но бесстрашная малиновка, вернувшись с севера, снова овладела
стратегической позицией на гранатовом дереве, с ветвей которого уже
доносилось воинственное щелканье, обозначающее границы ее территории и
терпения. Мокрый холодный ветер раскачивал кипарисы, сбивая с их ветвей
мягкие шишки, упругими маленькими мячиками скакавшие по крышам домов. Вади
снова взбухало и клокотало, и каждый день, словно раненый зверь, рыщущий в
поисках целебной травы, Моше обшаривал каждый уголок в доме и во дворе,
разыскивая заветную шкатулку с косой, которую две ушедшие из его жизни
женщины спрятали от него.
В небе, как мазки гигантской кисти, непрерывно меняя форму, встречаясь,
растекаясь, смешиваясь и вновь расходясь, метались стайки скворцов. С утра
они направлялись на восток, пересекая долину, а к вечеру возвращались,
подлетая к дереву, облюбованному под ночлег. Они ныряли, с такой
стремительностью исчезая в листве, что казалось, будто их туда засасывает
некая непреодолимая сила. Тихий сонный щебет, похожий на лепет засыпающего
младенца, раздавался среди ветвей, пока не стихал и он.