"Меир Шалев. Несколько дней " - читать интересную книгу автора

времени.
- Я тебя спрашиваю, Зейде, ради этого забирать девочку у матери и
топить неповинную женщину в вади? Когда судьба устраивает встречу такого
рода, она не полагается ни на случай, ни на везение.
Рука Менахема направляла ход событий. Познакомившись с Юдит, он был
достаточно умен и тактичен, чтобы рассказать о ней Моше то, что он
рассказал, и умолчать о том, о чем умолчал. Затем Менахем лично съездил к
ней на переговоры, но, пытаясь сохранить поездку в секрете, немного
перестарался, и Бат-Шева, разоблачившая его приготовления, закатила сцену
прямо в центре деревни, истошно голося, что муж ее завел себе новую шлеху в
городе.
Менахем предложил Юдит переехать в Кфар-Давид и работать у его брата.
Таким образом, она будет обеспечена хлебом, кровом и одеждой, взяв на себя,
в свою очередь, заботу о детях, коровах и доме.
- Вам же обоим будет лучше, - заверил ее Менахем.
Однако ни Моше, ни Юдит не торопились с решением. Каждый из них был
погружен в собственное горе, и оба они отделывались ответами вроде "Может
быть...", "Подождем - увидим..." и другими осторожными словами, словно
что-то внутри останавливало их, предостерегая.
Со дня смерти Тони прошел год, и Пурим стоял на пороге. Приготовления
шли вовсю, открывались потаенные сундуки, простоявшие закрытыми целый год, и
из них извлекались куски пестрой материи, краски и гирлянды.[43] Был устроен
конкурс на лучший костюм, и трое соперников вышли в финал. Первым был
неизвестный гражданин, по пояс голый и голубовато-зеленый, поминутно
провозглашавший себя царем Индийского океана. Вторым был бухгалтер-альбинос,
само участие которого было для всех сюрпризом. Он переоделся "юной прачкой".
Бухгалтер влез на сцену, обнажив мраморно-розовые колени. Правой рукой он
обнимал корзинку с бельем, а в левой держал стиральную доску и почему-то не
спускал с Яакова Шейнфельда своих внимательных кроличьих глаз. Третьим,
разумеется, был Папиш-Деревенский. Каждый год он удивлял соседей новым
остроумным костюмом, а в этот pаз предстал в образе сиамских близнецов.
Накрасив ресницы, он обмотался отрезом цветной материи и, к вящему
удовольствию зрителей, объявил, что его близнец, страдающий страхом публики,
остался дома и шлет всем сердечные приветы.
Дружные аплодисменты, вызванные выступлением Папиша-Деревенского, вдруг
как-то скомкались и смолкли.
Протолкавшись между зрителями, на сцену поднялаcь Тоня Рабинович.
Одетая в свое будничное платье покойная, не напрягаясь, одной рукой
потеснила претендентов на приз и встала рядом с ними.
Тоня настолько походила на саму себя, что ведущий едва не попросил ее
сойти со сцены по причине отсутствия костюма. Тут по толпе присутствующих
прокатилась волна возмущенного ропота, так как оторопевшие было люди
сообразили, что воскресшая Тоня - не кто иной, как Моше Рабинович. Ему было
достаточно надеть ее платье, запихнуть за пазуху два больших клока ваты и
повязать на голову косынку для того, чтобы превратиться в точную копию своей
жены.
- Слезай, Рабинович, хватит! - воскликнул кто-то.
- Постыдился бы, - процедил сквозь зубы Папиш-Деревенский.
Но Тоня Рабинович, подойдя к нему вплотную, выкатила жуткие мертвые
глаза, знакомым движением вытерла руки о подол фартука и пообещала густым