"Меир Шалев. Несколько дней " - читать интересную книгу автора

Наоми посылала мне посылки с замечательными маковыми пирогами, а также
письма со смешными рисунками и новостями о муже Меире и их маленьком сыне,
которые меня мало интересовали.
Яаков тоже писал мне письма, короткие и нечастые, исписанные мелкими
старческими каракулями и пестрящие забавными ошибками, которые он допускал
не только в разговоре, но и на бумаге.
Глоберман, по своему обыкновению, посылал мне деньи, добавляя на каждой
банкноте, прямо под портретом Бен-Гуриона, собственную роспись, а иногда
даже умудрялся поместить короткое послание из двух-трех слов.
Моше ничего мне не посылал, но на исходе каждой субботы, когда я
возвращался на военную базу, он провожал меня до самой молочной фермы.
Поскольку к тому времени я обогнал Моше почти на целую голову, он неловко,
снизу-вверх обнимал меня на прощание, затем стискивал мою ладонь своей
шершавой медвежьей лапой и захлопывал за мной дверь кабины молоковоза.
В тысяча девятьсот шестьдесят первом году я демобилизовался из армии,
сдал под расписку свой снайперперский маузер и оптический прицел и,
вернувшись домой, вежливо отклонил предложение Глобермана заняться торговлей
говядиной.
- Это хороший бизнес, Зейде, - сказал он тогда, - к тому же эта
профессия должна переходить от отца к сыну. Ты у меня станешь "а-файнер[45]
сойхер", наследник семейных традиций...
При всей моей симпатии к Глоберману, мне хотелось следовать совсем
другим семейным традициям. Но с другой стороны, он был щедрым отцом и
завораживающим собеседником, неисчерпаемым на притчи и меткие определения,
так что иногда я охотно помогал ему в делах.
- Мама перевернулась бы в могиле, если бы узнала, что я был с тобой на
бойне.
Мы ехали в его древнем зеленом грузовике по неровной проселочной
дороге, и на протяжении всего пути из Сойхера градом сыпались поучения и
воспоминания.
- Гиб а-кук,[46] Зейде. Здесь когда-то был лагерь военнопленных. Там,
на холмике, стояла их кухня, а эти белые кирпичи, которые ты видишь, - это
все, что осталось от печной трубы. Целыми днями они танцевали или готовили
еду, а из трубы этой валил такой ароматный дым, что слюнки текли. В заборе
был лаз, о котором все знали, через него-то эти лоботрясы и выходили наружу,
не беспокоя своих сторожей. Ты спроси лучше у Шейнфельда, - хитро подмигнул
Сойхер, - он был знаком с итальянцами ближе, чем я.
По лукавству, проскользнувшему в его голосе, я понял, что Глоберман
проверяет меня, и ничего не ответил. Грузовик подскакивал на выбоинах,
отчаянно скрипел старыми рессорами, а несчастную корову, стоящую в
деревянном ящике кузова, кидало из стороны в сторону. Глоберман был
отвратительным водителем. Он вихлял по дороге во всю ее ширину, сбивая на
своем пути столбы, деревья и животных, бывших недостаточно проворными, чтобы
вовремя убраться с его дороги.
Много лет назад Одед пытался обучить его вождению и с тех пор не раз
предупреждал меня:
- He садись с Глоберманом в машину - он почему-то уверен, что рукоятка
переключения скоростей - это маслобойка.
Как-то Сойхер спросил, не было ли у меня в армии цацкес.[47]
- Я не очень люблю цацкес, - ответил я.