"Меир Шалев. Голубь и Мальчик" - читать интересную книгу автора

И так далее, и так далее, здесь. Над этой самой бумагой. Твоя рука.
Медлит, почти касается, еще теплая и живая.

3

Она была матерью легкой и спокойной и сердилась лишь в редких случаях:
когда Папаваш называл ее "мать", а не по имени: "Рая", когда сыновья
говорили о ней "она" вместо "мама", когда ей мешали белить квартиру и когда
мы говорили ей "неправда" в ответ на какие-нибудь ее слова.
Но однажды она совершила поступок, который я понял только много лет
спустя. Это произошло на Йом-Кипур,[13] через пять лет после нашего переезда
из Тель-Авива в Иерусалим. Биньямину было тогда одиннадцать, а мне
тринадцать. В праздничный вечер мы надели белые рубашки и спортивные туфли и
отправились в синагогу в нашем квартале. Обычно Папаваш не разрешал нам
надевать спортивные туфли, утверждая, что они способствуют излишнему
разрастанию ступней в частности и костей скелета вообще. Но обычаи Судного
дня почему-то трогали его. Он даже постился, хотя обычно не соблюдал ни
единой заповеди.
- В память об отце, - торжественно провозглашал он, и на его лице
появлялось торжественное и благостное выражение, которого мы никогда не
видели в остальные дни года.
Мама и мы с братом не постились, но по его требованию ели такой
завтрак, чтобы никакой неположенный запах не устремлялся через окно наружу.
"Здесь Иерусалим, а не Тель-Авив, - говорил он. - Надо считаться с
соседями".
В этот день после завтрака мама захотела послушать музыку на нашем
патефоне, но Папаваш снова воспротивился.
- Мы тихонько, - сказала мама, - и не нужно мне всякий раз напоминать,
что здесь не Тель-Авив, я сама хорошо это знаю.
- Я очень тебя прошу, Рая, - сказал Папаваш, - не слушать здесь музыку
в Йом-Кипур.
И это "Рая" он тоже произнес на особый, торжественно-библейский лад -
раздельно и с ударением на последнем слоге: "Ра-ай-я". Не просто "Рая", как
ее называли все, и он тоже, в обычные, не грозные дни года.
Мама решительно застегнула сандалии и рывком нахлобучила свою
широкополую соломенную шляпу, плетение которой слилось с золотом ее волос, а
лента увенчала своей голубизной порозовевшее от гнева лицо.
- Пошли, дети, - сказала она, - пойдем подышим свежим воздухом, а то у
нас тут вдруг проклюнулся святоша. Как бы не задохнуться от праведности и
елея.
Удивленные и послушные - это выражение точнее всего описывает наше с
братом отношение к матери, если не считать считанных слабых попыток бунта со
стороны Биньямина, - мы последовали за ней. Мы спустились по улице Бялика,
пересекли маленький парк, разбитый жителями квартала в память о своих
сыновьях, погибших в Войне за независимость, и свернули налево по улице
А-Халуц. Рядом с садовым участком нашей школы - на сей раз, к нашему
облегчению, мама не стала перебираться через ограду и воровать петрушку с
грядок - мы спустились к вади и поднялись по нему к тому месту, где сейчас
построили уродливую шеренгу гостиниц и где я иногда встречаюсь у входа со
своими заграничными птицелюбами, а иногда - со своим шурином Иммануэлем,