"Адельберт Шамиссо. Удивительная история Петера Шлемиля" - читать интересную книгу автора

Приблизительно за час пути от места назначения мы выехали на залитую
солнцем поляну, где нам преградила дорогу празднично разодетая толпа. Карета
остановилась. Музыка, колокольный звон, пушечная пальба, громкие крики
"виват!" огласили воздух. Перед дверцами кареты появился хор редкой красоты
девушек в белых платьях, но, как солнце .затмевает ночные светила, так одна
затмевала всех остальных. Она выступила из круга подруг, стройная и нежная,
и, зардевшись от смущения, опустилась передо мной на колени и подала на
шелковой подушке венок, сплетенный из лавров, масличных ветвей и роз, при
этом она произнесла небольшую речь, смысл которой я не понял, услышав такие
слова, как "ваше величество", "благоговение", "любовь",-- но слух мой и
сердце были очарованы нежными звуками; мне казалось, что это небесное
видение когда-то уже являлось моим взорам. Тут вступил хор, славословя
доброго короля и счастье его подданных.
Ах, любезный друг, такая сцена при ярком солнечном свете! Она все еще
стояла, преклонив колена, в двух шагах от меня; а я не мог упасть к ногам
этого ангела, нас разделяла пропасть, через которую я не мог перескочить,--
у меня не было тени! О, чего бы я не дал в ту минуту за тень! Я забился в
угол кареты, чтобы скрыть свой конфуз, свой страх и отчаяние. Но Бендель
подумал за меня, он выскочил из кареты с другой стороны, я успел его
окликнуть и передал ему из шкатулки, которая как раз была у меня под рукой,
роскошную алмазную диадему, предназначавшуюся для красавицы Фанни. Он
выступил вперед и от имени своего господина заявил, что тот не может и не
хочет принять такие почести; вероятно, произошло недоразумение; но все же он
отблагодарит добрых горожан за их радушный прием. Он взял с подушки
преподнесенный венок и положил на его место алмазный обруч; затем,
почтительно подав руку, помог встать прелестной девушке и знаком предложил
духовенству, муниципалитету и всем депутациям отойти. Бендель никого не
допустил до меня. Он приказал толпе расступиться, вскочил в карету, и мы,
промчавшись под аркой, разубранной гирляндами из листьев и цветов, галопом
въехали в город.
Пальба из пушек не прекращалась. Карета остановилась перед моим домом.
Я проворно проскочил прямо в дверь через расступившуюся толпу, которую
привело сюда любопытство. Народ не расходился и кричал "виват!" у меня под
окнами, и по моему приказанию из окон бросали в толпу дублоны. Вечером город
по собственному почину устроил иллюминацию.
Я все еще не знал, что это должно означать и за кого меня принимают. Я
послал на разведку Раскала. Ему сообщили, - будто бы из самых достоверных
источников, - что добрый прусский король путешествует по стране под именем
графа; рассказали, как был узнан мой адъютант, как он проговорился, выдав
себя и меня; и, наконец, как велика была всеобщая радость, когда стало
известно, что я остановлюсь в здешнем городке. Теперь жители, правда,
поняли, как опрометчиво они поступили, проявив настойчивое желание
приподнять завесу, раз я совершенно явно хочу сохранять строжайшее
инкогнито. Но я изволил гневаться столь милостиво и благосклонно, что,
конечно, не поставлю им в вину такую искреннюю любовь.
Моему повесе вся эта история представлялась очень забавной, и он тут же
постарался строгими речами еще больше укрепить добрых горожан в их
заблуждении; он пересказал мне все в очень потешной форме. Его уморительный
доклад развеселил меня, и мы оба от души посмеялись над его злой шуткой.
Признаться ли? Мне льстило, что меня, пусть по ошибке, принимают за