"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

Все силы он приложил к тому, чтобы обрести надежный достаток. С малыми
сбереженьями, какие у него были, за сотни верст отправился прасольничать:
скупал и перекупал скот в ногайских степях, гнал его в Нижний, с большой
выгодой продавал, благо после голодных лет и падежа скота нужда в нем была
великая. Снова уходил Кузьма в дикие степи и снова возвращался, научившись
купеческой оборотистости и расчету. Но не только этому.
Дальние странствия в те поры были рискованными: и разбой, и татьба, и
насилия, и казни - со всем приходилось встречаться на дорогах. Беглые
холопы, бунтующие крестьяне, жирующие казаки, озверевшие от кровавых
расправ стрельцы и просто вольные, промышляющие грабежом ватаги понуждали
в пути держаться всегда настороже, уметь изворачиваться, а то и
обороняться. Волей-неволей Кузьма овладел навыками сабельного боя, не хуже
любого татарина стал объезжать норовистых лошадей, стрелять из лука,
кидать аркан. Как ловкого наездника, один из ногайских мурз зазывал его к
себе в орду.
Закаленный зноем и стужей, лишениями и опасностями, с почерневшим и
затвердевшим от хлестких степных ветров и жестокого солнца лицом, Кузьма
появлялся на торгу с такой статью и достоинством, что посадские мужики,
дивясь, ломали перед ним шапки. Удачливой была торговля, дом - полная
чаша, но смутная тоска с некоторых- пор стала одолевать Кузьму.
Мнилось ранее: до смертного часа ему хватит этих беспрестанных хлопот о
своем промысле и своем доме, и чем больше он наживет, тем спокойнее будет
на душе. А вот душа-то оказалась как взаперти - смурная, одинокая,
подавленная. Чего ей надобно, чего она взыскует и никак не обрящет?
Сменялись цари, грызлись бояре, лютовали воеводы, вскипал и утихомиривался
черный люд, лаялись у кабаков ярыжки, пьяный посадский калачник гонял по
грязи замученную жену, вопили о близком конце света юродивые - все было
свычным, как заведено издревле.
И Кузьма знай себе присовокуплял алтын к алтыну, полушку к полушке. Только
в этом находили прок и его именитые и неименитые соседи по лавкам: копили
и считали, сызнова копили и сызнова считали. Но до коих же пор? Неужто он
пожизненно прикован к лавке ради единой отрады - богатеть, ничего другого
не видя и не признавая? А кругом - бесчестье, поругание, злоба. Не было
мира на родной земле, и пошла она на расхват кому угодно.
Тесно становилось Кузьме в торговых рядах. Почему-то все чаще виделся
отец, в безутешном смятении обхвативший голову руками. И, захотев
избавиться от смутной туги, Кузьма вызвался помочь алябьевскому войску.
Приставленный, как человек бывалый, к обозу с кормами и зелейным припасом,
пустился с нижегородской ратью на Балахну.
Там и вышло так, что, заслоняя Фотинку, он заодно не дал в обиду и
потесненных балахонских мужиков. И вот на Слуде, оказавшись возле своих
посадских, в большинстве молодчих тягловых людей, Кузьма увидел, с каким
пылом они гнали тушинцев от города, в котором им самим, поди, и отстаивать
было нечего, опричь худых дворишек да завалящего тряпья. Не о корысти
помышляли - о чести. И въедались в душу укорные слова балахонского
старичонки: будто оттолкнул он ими Кузьму на обочину, залетным посчитал,
отделившимся, а иначе - чужаком, усомнился в его совести. Горька правда, а
куда от нее денешься? Кузьма из-за прихоти тоску свою развеивал, люди же с
собой не лукавили.
"Надобно проведать,- вдруг подумал Минин об отце.- На днях и проведаю".