"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

теней по стенам мнились дергающейся и мятущейся толпой рослых мужиков,
готовых вот-вот навалиться на него, задушить, смять, растерзать в клочья.
- Свят, свят, свят! - повторял дрожащими синими губами Вельяминов,
вскакивая с постели и обегая покои, чтобы удостовериться, что страхи его
пустые.
Велика честь быть воеводой, да только не в такое заполошное время, когда
не ведаешь, откуда и когда ждать беды. Больше всего ему хотелось покоя,
хотелось обратиться в муху или жучка, чтобы забраться куда-нибудь в
бревенчатую щель и затаиться, замереть, пока вся эта напасть не минет. А
бежать было некуда, не одни схватят за ворот, так другие, силой заставят:
служи! Повсеместно грех, везде смертоубивство. Воспарить бы над теми и
этими, чтобы никто не мог дотянуться.
Власть! А что власть? Непрочна она, шатка. Вот даже захудалые людишки на
расправу его требуют, собираются на улицах толпами, бранятся, буянят,
затевают свары. Нахлебались они" хваленой тушинской благодати: то кочующие
казаки, то польские сборщики, то свои дворяне дерут с них три шкуры,
зорят, портят по деревням девок, а ежели что не по ним - безбожно жгут
двор за двором. А как беззащитным поможешь?
Намеднись рядом с городом лютовал казацкий атаман Наливайко: столь людей
нещадно посек - не счесть, воспротивившегося ему Кузьму Новгородцева с
сыном на кол посадил. Послан был на злодея Наливайку отряд, захватили
злодея пьяным, во Владимир привезли, в темницу бросили - цепями брякает.
Он-то в темнице, а его други-приятели все еще разбойничают - не унять. И
ладно бы только мужиков припекало, дворяне да дети боярские стали роптать.
Верных-то людей полсотни не наберется.
Но не свои мужики и дворяне больше всего страшили воеводу. Все ближе и
ближе подвигалась к Владимиру нижегородская рать. С ней-то уж никак не
совладаешь. Чуть живые примчались к Вельяминову из разгромленного под
Нижним войска князь Василий Волховский, протодьякон Еремея да еще с
десяток человек, таких страстей порассказали, что волосы дыбом встали. И
нет удержу нижегородцам. Ворсму спалили, Павлов Острог захватили,
Гороховец на колени поставили, ныне уж к Мурому подбираются, того и гляди,
во Владимир вскорости нагрянут. Хоть и есть еще надежда, что Муром
все-таки выстоит, крепко там воеводит Никифор Плещеев, но не зря же мышью
шмыгнул оттуда сынок плененного нижегородцами князя Семена Вяземского
Осип, а за ним и пан Хмелевский - почуяли: паленым запахло. Нет, надежда
на Муром слабая...
Вельяминов потер воспаленные розовые веки, толкнул дверь, крикнул:
- Прошка!
Только после третьего, с нетерпеливым взвизгом оклика на пороге появился
заспанный писец Прошка Улемов в мятом кафтанишке и огромных разбитых
сапогах.
- Ты пошто же мешкаешь, коли зову? Мотаешься невесть где, сучонок. Я тебе
где велел быти? Возле дверей. А тебя куды занесло?
- Да тута на сундуке приладился. Чай, рано еще.
- Посупротивничай у меня!
Прошка мутно глянул на воеводу, чесанул пятерней кудлатую голову, вынул из
волос соломину, дунул на нее, всем видом показывая, что терпит напраслину.
Поджав губы, сел за стол. Воевода ждал, когда он отточит перо, а Прошка
делал это нарочито лениво, так что Вельяминов успел остыть и успокоиться.