"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

роще из-за нескольких вязанок хвороста.
- Доколе терпети? - плачуще спросил подошедший к Палицыну молоденький
монах с ввалившимися щеками и укоризненными страдальческими глазами, в
рваном овчинном кожухе поверх рясы.- Обильной кровию платим за проклятые
дрова. Стоят ли они сего?
- Бог испытывает ны,- с апостольским смирением в голосе ответил Авраамий.-
Терпи, отрок, и воздается за муки твои.
- Слаб яз, не стерпети ми. Утресь вот чадо малое из шалашика захотел
вытащити, заледенело, в хрупкое скло превратилося. Взял его за ручонку,
она и отвались... Богу ли такое не узрети?
- Все он зрит. И тяжельше ему, нежели нам грешным. Но не отвратимся от
страдальческого лика его.
- Оконничник Наум с ними по дрова ходил, - кивнул головой монах на
покойников. - Переметнулся к Сапеге, жив остался. Неужто мы мертвые богу
надобны?
- Грех, грех велий смятенье в душе гнездити, - повысил голос Палицын.- Мы
все зарок приняли: не отдати на поругание святыни наши. На вере Русь
держится. Льзя ли в шатании быти с зароком-то? Преступити его -
обесчестить божью обитель, оставить без бога отчую землю? Смерть наша - не
конец наш, конец наш - измена!
- Чую правду твою, отче, да не могу с собой совладати.
- Денно и нощно повторяй и, повторяя, вникай в сие, отрок: "Надежда наша и
упование - святая живоначальная троица, нерушимая же стена наша,
заступничество и покров - пренепорочная владычица и присно дева Мария,
помощники же наши и ходатаи пред богом за нас - преподобные отцы наши,
великие чудотворцы Сергий и Никон!" Ступай же немедля в Троицкий храм,
пади перед покоящимся там прахом Сергия, молись...
Наставляя растерянного клирика, Авраамий уверял себя в том, что не просто
спасает заблудшую душу, а свершает очередной подвиг во имя православной
церкви. Он уже немало числил за собой таких подвигов, каждый цепко держал
в памяти на счастливый случай, когда все они должны будут окупиться вящей
славой и почетом. Ничтоже сумняшеся, мысленно видел себя в сонме попавших
в жития святых, заносил себя на эту вечную скрижаль бессмертных и потому
старался, чтобы ни один его даже малый благой поступок не канул бесследно,
чтобы все могли узнать, как бодро и стойко смиренный келарь переносит
тяготы и бедствия, противостоит врагу, воодушевляет упавших духом. Где бы
еще он мог так отличиться, как на своем новом поприще, на виду страждущих
и обездоленных, среди мора и мучений, в окружении врага?
Ему было за шестьдесят, но еще не одряхлело его жилистое закаленное тело,
уверенны и точны были движения, легок шаг. Узкогрудый, но статный, со
смуглым строгим лицом, твердым взглядом и чистейшей белизны бородой, он
казался сошедшим с иконы святым, .что и помыслить не может о чем-то
плотском. Его умение убеждать и говорить складно и велемудро вызывали
благоговейный трепет, и не находилось человека, кто бы мог заподозрить,
что, радея за общее дело, Авраамий больше всего печется о своем величии и
порой даже любуется тем, как властно и легко подчиняет себе людей. Ничего
в монастыре не предпринималось без его ведома. И мягкий по натуре
архимандрит Иосаф, и осадные воеводы, присланные Шуйским князь Григорий
Борисович Долгоруков-Роща и совсем молодой Алексей Иванович Голохвастов,
которых Авраамий тайно стравливал, а прилюдно умиротворял, были покорены