"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

в смертельную белизну изможденного, с жиденьким пухом юношеской бородки
лица, которое уже не выражало никаких страстей и было ангельски
умиротворенно. По совести жил человек и безгреховно отходил в иной мир.
Что-то тревожно знакомое почудилось келарю в этом спокойном лике,
увенчанном ореолом мягкого света зажженной в головах свечи.
Придя ночью в пустынный Троицкий собор, Авраамий долго созерцал помещенную
в центре богатого иконостаса светозарную "Троицу" незабвенного
мниха-изографа Андрея Рублева. Она празднично сияла в золотом окладе с
каменьями, подаренном Годуновым. Как и все в монастыре, келарь особо
почитал эту икону, но связывал с ней свое, затаенное. Согласно древней
легенде, трое ангелов в облике крылатых божественных юношей, изображенных
Рублевым, зримо явились под сенью мамврийского дуба пред очами старца, имя
которого было Авраам, и это совпадение Палицын считал для себя вещим
знаком. Мнилось, что самой судьбой ему уготовано свершить что-то дивное,
как довелось это Сергию Радонежскому, направившему и благословившему
Дмитрия Донского на великий ратный подвиг.
"Сергий! Сергий!" Сколько надежды, веры и очистительного воодушевления
было в этом кличе! И, вдохновленный светлым обликом
страстотерпца-подвижника, посвятил ему Рублев свою "Троицу", своих
прекрасных ангелов. Но теперь смущали они душу Авраамия. Где та
просветленность, чистота, сострадательная доброта, благоговейность, что
выражали ангельские лики на иконе, в нем самом?
И будто снова донесся до слуха угодливый шепоток верного льстеца и
пройдохи Гурия Шишкина, которому он посулил место казначея:
- Возок готов, лошади впряжены. Коли государь на Москву для совета
призывает, грех ослушатися, надобно ехати. И отец Иосаф благословляет. А
яз отсель отписывати буду обо всем. В добрый путь!.. Ишь и снег-то вдруг
повалил - на удачу, на прибыток...
Для кого меч, а для Авраамия слово божье оружие. И, видно, сие его оружие
ныне не в Троице, а на Москве нужнее. Всякому - свое. Кто прост, подобно
Ананию Селевину, тому и жить и умирать просто. Отходит воин, аки чадо
малое, с непорочной совестью, ибо все его доблести от неискушенности, от
неведения, и венец мученический для него - венец благодати, богом
ниспосланный. Простота удовольствуется нехитрым утешением.
Мудрому же указана иная стезя, понеже мудрый, мыслил Палицын, поступается
малым ради великого, и что для иного грех - для него пыль мимолетная. И
вовсе не избранным рек Давид: "Любящий неправду ненавидит душу свою".
Когда вокруг смерть, лихоимство, опустошение, неправедность, поневоле
приходится лукавить да изворачиваться, дабы преодолеть все напасти,
перешагнуть через них, устоять и тем достичь высшей цели. Потому Араамий
не почел за преступление или предательство свое намерение втайне покинуть
защитников монастыря, а смерть Селевина мнилась ему как бы
предопределенной свыше: непорочность погибшего во славу божию сама по себе
окупает всю греховносто избранных. И кто же, опричь избранных, поведает
свету о страстях человечьих? Уже слагались в голове сурово скорбные вирши.
Простившись с иконой, Авраамий в задумчивости отводил от нее взыскующий
взгляд. Но что это? Вдруг померещилось, что языкастое пламя охватило икону
и, словно оживая, затрепетали в огне, исказились лики ангелов.
Оглянувшись, Авраамий суеверно перекрестился.
Но снова закаменела душа, когда он под ночным снегопадом у неслышно