"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

распахнувшихся ворот садился в возок.


3


Горела деревня. Из-под низких соломенных кровель, окутанных ползучим
влажным дымом с ядовитой прожелтью, блескучими лезвиями вырывались языки
огня. Падающие клоки соломы густо пятнали снег, поземистыми клубами от них
стлался по сугробам черный дым. Шипение, гул, треск пожара, перестук
копыт, женские вопли...
Крепко опутанный по рукам и ногам Фотинка лежал посреди деревни на голых
розвальнях, пытаясь поднять голову и оглядеться. Вчера он попросился на
ночлег в одну избу, после долгой дороги крепко заснул, бросив на пол под
себя тулуп, а поутру на него, сонного, навалились какие-то люди и повязали.
Досадовал Фотинка. В поисках отца он удачно добрался от Балахны до
Гороховна и уже вблизи Суздаля так непростимо оплошал, оказавшись в этой
самой деревне. Проснись он поутрее, будь на ногах, ни за что бы никому не
дал себя обротать. А ведь забыл он об осторожности, заспал ее, как
несмышленый младенец.
Фотинка завозился в розвальнях и вдруг увидел над собой усастую багровую
рожу склонившегося всадника в ребристом шлеме с пучком белых перьев на
маковке.
- Дзень добры!5 - весело произнес всадник и тут же устрашающе выпучил
зенки.
- Охота стыкатися вам со всякой падалью, пан Хмелевский,- раздался рядом
другой, неприятно высокий и резкий голос.- Мы с ним опосля по-русски
перемолвимся.
И над Фотинкой склонилось другое - злое, узкое, в мелких желчных морщинках
скудобрудое лицо.
- Добже, добже6,-с покровительственным одобрением ответил напыжившийся пан
Хмелевский, отъезжая.
- Чую, от нижегородских смутьянов послан, голубь,- угрожающе сказал
Фотинке узколицый.- Подбивати на измену, мутить, выведывать... Все тебе
откроем без утайки, с дыбы все узришь!..
К розвальням подогнали кучку мужиков и баб. Взявшись за оглобли,
подхлестываемые кнутом, они покорно потянули розвальни по ухабам сквозь
едучий дым и жар, мимо своих уже целиком занявшихся жилищ, кашляя,
задыхаясь и стеная. Когда конная стража чуть отставала, вынужденная
следовать по узкой колее меж высоких заносов, мужики начинали отчаянно
ругаться:
- Ироды!.. Кровопийцы!.. Сучьи тати!..
- Чтоб дерьмом подавилися, проклятые ляхи!
- Кабы токо ляхи! Свои пуще лютуют.
- Болоховского дело, он тут первый дурует, смердящий пес. Ишь, злоба-то
его высушила!
- Куды гонят злыдни?
- Куды? В самый Володимир, на правеж к Вельяминову, трясуну окаянному.
- Готовь спины для батогов!
- За каки грехи? Схватился Шуйский с тушинским вором, а нам ответ держи!