"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

хлебные обозы. Даже обильные царские житницы давно опустели. Вновь с
церковных папертей юродивые и нищие хором вопили о конце света. По утрам
решеточные приказчики и сторожа, убиравшие с улиц рогатки, привычно
натыкались на скукоженные, застывшие в грязи трупы. Умерших от голода
считали сотнями.
Правда, было еще в Москве припрятанное жито, но, как и в голодные лета при
Годунове, торговцы, сговорившись меж собой, заломили такую цену, что даже
иным боярам оказалось то зерно не по мошне. Слыхано ли, за четверть ржи
назначали уже по семи рублей!15 Не без умысла гневили торговцы черных
людишек, ловко их гнев в одну сторону поворачивали. И когда с воплями и
бранью приступали к ним до отчаянья доведенные мужики, они сами
разъярились:
- А чего вы хотите - мы ль виноватые? Останние поскребыши продаем, себя
корки лишаем! И рады бы завезти, да неотколи. По чьей милости Москва-то
заперта? Кто эдак-то правит, что ни богу свечка, ни черту кочерга?..
- Пущай бы нам черт,- злобно поддерживали потакальщики и кивали в сторону
кремля,- токмо бы не тот!
Скучивался, роился народ в торговых рядах, размахивал кулаками, валил по
апрельским хлябям на Пожар16, а оттуда через Фроловские17 ворота,
затягивая с собой стрельцов и крепостную стражу, к царским хоромам.
Темными волнами колыхался у красного крыльца, все прибывал и теснился, так
что и зернышку негде было упасть на площади между Архангельским и
Успенским соборами. Грозно и страшно ревела толпа.
- Хлеба!.. Хлеба!..
- Мочи нет, все с голоду мрем!
- До коих пор сидеть в осаде?
- Доколе терпети?
Скорбно понурясь, с глубоким сокрушением на лице вышел на красное крыльцо
царь, смиренно ждал, когда утихнет шум.
Ни величия, ни стати, ни властности в царе - одна кротость. Но то что
ранее, в начальную пору правления, когда, вот так же оказавшись перед
возбужденной толпой, он в сердцах скинул с головы царскую шапку, сунул ее
вместе со скипетром ближним боярам и, срывая голос, визгливо крикнул:
"Коли не угоден, царствуйте без меня!" Оторопел тогда народ, отшатнулся -
не ожидал такой прыти от ублаженного властью нового самодержца. Что и
молвить, ловок был Василий Иванович Шуйский, изощрен, умел расчетливо
менять личины, умел изворачиваться, да всему свой срок: пригляделись к его
хитростям. И ныне многие могли бы уличить царя в обманном смирении, да
только ведали доподлинно: плохи его дела, хуже некуда, и прикидываться
ему, думалось, уже нет никакого проку.
Стоял на высоком, пестрыми красками размалеванном крыльце-теремке хворобно
опухлый старец с подслеповато моргающими глазками, отвислым длинным носом,
лопатистой с проседью бородой, большеротый, рыхлоликий, невеликого роста -
весь на виду в своей нескладности и немощности. Жалок был, сиротлив, даже
несмотря на то, что за его спиной, грозно посверкивая секирами, высились
два дюжих молодца из дворцовой стражи.
Умолкла толпа, и некоторое время стояли глаза в глаза в печальной
неподвижности и тиши незадачливый царь и несчастный московский люд словно
в невольном едином согласии.
Но вот поднял голову Шуйский, заговорил слабо, елейно. Однако постепенно