"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

Вот ведь зело умудрен был покойник Борис, да гордыня его сгубила. Воротил
нос от бояр. А при венчании-то на царство в Успенском храме рванул ворот
рубахи, изрекая прилюдно: "И сию последнюю разделю со всеми!" Пригож,
притяжлив был тогда Годунов, сам себе умилялся, в очах слезы блестели.
Клялся в запале: "Бог свидетель, никто же убо будет в моем царствии нищ
или беден!" Почем зря деньгу раскидывал, всю голь хотел задарить. А
свершился великий глад, и Борисова похвальба против него же оборотилась.
Сулить сули да оглядывайся. Ох, божье наказанье, куда и метнуться, не
ведаешь! Был урок, да не впрок...
- Сызнова, поди, налукавил, государюшко? - не почитая в мирской беседе
благолепных словес, наконец впрямую спросил царя язвительный патриарх.-
Того берега отплыхом, а другого не хватихомся. Что посулил-то?
Василий Иванович не почел нужным укорить Гермогена за неподобное к нему
обращение: груб патриарх, да худа против него не держит.
- Самому тебе вдогад, патриарше, - ответствовал Шуйский, чувствуя
неуютство под суровым взглядом церковного владыки. - Вопом вопиет
изнемогшая Москва, еле унял до малого срока.
- Горький бо плод аще помажется медом,- наставительно промолвил патриарх,-
не отлагает горчины своея в сладость. Хлеб насущный людишкам надобен, а не
увещевания.
- Все в руце божией. Негде хлеба взяти.
- Негде? - патриарх перевел горящий взгляд с царя на Авраамия.- Така пора
приспела, что и заповедным поступиться не грех.
Келарь потупил очи, будто патриархов намек вовсе его не касался. Зато
Шуйского осенило.
- А и впрямь, житницы на троицком подворье не початы. Хлеб-то в них, чаю,
весь цел.
- Троица премного горше лихо сносит, - уклончиво заговорил келарь. - И мне
ли у моей братии последнее имати? Доносят из обители, что трупием уж по
некуда завалена...
Ни царь, ни патриарх не прервали Палицына, пока он рассказывал о бедствиях
многострадальной Троицы. Даже сущие мелочи были ему ведомы. Чуть ли не изо
дня в день извещал о том келаря его "вскормленник" дьякон Гурий Шишкин, на
забывая в своих посланиях наговаривать на старцев, мешающих ему занять
сытное место казначея. Авраамий поощрял козни и наветы "вскормленника".
Чем больше раздора было в Троице, тем выше становилась цена верности
келаря, упреждающего и уличающего перед царем всякую измену и крамолу.
Но, одобряя радение Палицына, царь, однако, не задумывался, почему не
единожды не пресеклись связи у келаря между осажденной Троицей и запертой
Москвой. Мыслил об ином: усердствуя, надеется угодник потерянное в опале и
отданное в казну именьице из закладной кабалы вызволить, хоть и заповедано
монахам землю в залог брать. Бог бы с ним, от малой убавки государева
казна не оскудеет. Однако же мешкал с воздаянием Шуйский, скупясь и на
малое. Теперь, слушая келаря, он догадливо вникал в его ловко вплетенные в
рассказ сетования о небрежении к нуждам монастыря.
- Одним святым Сергиевым духом держится Троица. Аще я умолчу о сем, то
камение возопиет, - закончил, тяжко вздохнув, келарь.
- Сокрушатися и нам заедино с тобою, - посочувствовал Шуйский, сохраняя
печаль на лице, но в голосе его уже не было и следа безысходности.-
Излияся фиал горести на всякого из нас. Дорога нам Троица, воистину мила,