"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу авторано ей без Москвы не бысть. Воспрянет Москва - воссияет и Троица. Без
вспоможения ее не оставим. - Шуйский на мгновение замолк, выпрямляясь и стараясь обрести величественную осанку, словно сидел на престоле.- И тебя, целомудренный Аврааме, за усердие твое отличим, имением поступимся и пошлин своих на нем, по осадному времени, искати не повелим. Всякому способнику нашему воздадим по чести. Токмо... Токмо ныне о Москве пущая наша печаль. - Видит бог,- оборотился к иконам келарь,- на Голгофу, аки и он, иду, у несчастной братии последнее имаю. Пущай на мне будет грех - отворю житницы. Палицын приложил ладонь к глазам, якобы скрывая набежавшие слезы. - Зри, государюшко, сие, подыми очеса и зри, - обратился к Шуйскому помягчевший архипастырь.- Не щадит себя ради благого дела божья-то церковь. Но воспрянувшего духом царя занимало уже только земное. - По былой цене хлеб уступишь, - наказал он келарю. - Льзя ли? Братию же по миру пущу! - воспротивился Палицын, с лица которого сразу сошла херувимская просветленность, и оно напряглось и затвердело. - Сук под собой сечешь, кесарь, - грозно вступился за келаря Гермоген и стукнул посохом об пол. - Жаден ты на свое, да вельми щедр на чужое. Себя подымаешь, а других опускаешь. Доброхотом все одно не прослывешь! - Не повелеваю, а молю, - беззащитно помаргивая глазками, пошел на попятную смутившийся от такой злой отповеди царь, но тут же примолвил твердо: - Воля ваша положить цену, а больше двух рублев за четь никак не можно.- И, вспомнив яростную толпу, вдруг затопал и завизжал: - Вы тоже погибели моей ждете! - Буди, господи, милость твоя на нас, яко же уповахом на тя!.. 3 После обеденной трапезы великий государь хотел пройти в опочивальню, но внезапно явился брат - Дмитрий Иванович, тонкогласый, белолицый, с ухоженной бородой, в прошитом золотой нитью блескучем кафтане и польских сапожках на высоком каблуке, не по возрасту и дородству вздорен и вертляв. Он, видимо, упивался своим превосходством, почитая себя вторым человеком после царя, но к тому же прозорливее и расторопнее его. Поэтому невпопад и в по меху докучал советами. По несчастью, не он один. И младший брат, Иван Иванович, которого в народе за малый рост и въедливость прозвали Пуговкой, не прочь был посуесловить, не стеснялся даже наветов. Однако ни тот, ни другой не прославили себя ничем, кроме непомерной спеси, глупой зависти, преклонения перед иноземным, а также позорных поражений, которыми кончались все их воинские подвиги. Воеводами они были такими, что от них даже кони шарахались. - С чем пожаловал не к поре? - недовольно спросил брата уже полусонный Василий Иванович. - Побожусь, в изумление придешь, - наливая в царскую чарку романеи, сказал единокровник. - Недосуг мне, не томи. Ныне все беды на мою голову. |
|
|