"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

но ей без Москвы не бысть. Воспрянет Москва - воссияет и Троица. Без
вспоможения ее не оставим. - Шуйский на мгновение замолк, выпрямляясь и
стараясь обрести величественную осанку, словно сидел на престоле.- И тебя,
целомудренный Аврааме, за усердие твое отличим, имением поступимся и
пошлин своих на нем, по осадному времени, искати не повелим. Всякому
способнику нашему воздадим по чести. Токмо... Токмо ныне о Москве пущая
наша печаль.
- Видит бог,- оборотился к иконам келарь,- на Голгофу, аки и он, иду, у
несчастной братии последнее имаю. Пущай на мне будет грех - отворю житницы.
Палицын приложил ладонь к глазам, якобы скрывая набежавшие слезы.
- Зри, государюшко, сие, подыми очеса и зри, - обратился к Шуйскому
помягчевший архипастырь.- Не щадит себя ради благого дела божья-то церковь.
Но воспрянувшего духом царя занимало уже только земное.
- По былой цене хлеб уступишь, - наказал он келарю.
- Льзя ли? Братию же по миру пущу! - воспротивился Палицын, с лица
которого сразу сошла херувимская просветленность, и оно напряглось и
затвердело.
- Сук под собой сечешь, кесарь, - грозно вступился за келаря Гермоген и
стукнул посохом об пол. - Жаден ты на свое, да вельми щедр на чужое. Себя
подымаешь, а других опускаешь. Доброхотом все одно не прослывешь!
- Не повелеваю, а молю, - беззащитно помаргивая глазками, пошел на
попятную смутившийся от такой злой отповеди царь, но тут же примолвил
твердо: - Воля ваша положить цену, а больше двух рублев за четь никак не
можно.- И, вспомнив яростную толпу, вдруг затопал и завизжал: - Вы тоже
погибели моей ждете!
Глядя мимо царя, патриарх поднялся и стал креститься.
- Буди, господи, милость твоя на нас, яко же уповахом на тя!..


3


После обеденной трапезы великий государь хотел пройти в опочивальню, но
внезапно явился брат - Дмитрий Иванович, тонкогласый, белолицый, с
ухоженной бородой, в прошитом золотой нитью блескучем кафтане и польских
сапожках на высоком каблуке, не по возрасту и дородству вздорен и вертляв.
Он, видимо, упивался своим превосходством, почитая себя вторым человеком
после царя, но к тому же прозорливее и расторопнее его. Поэтому невпопад и
в по меху докучал советами. По несчастью, не он один. И младший брат, Иван
Иванович, которого в народе за малый рост и въедливость прозвали Пуговкой,
не прочь был посуесловить, не стеснялся даже наветов. Однако ни тот, ни
другой не прославили себя ничем, кроме непомерной спеси, глупой зависти,
преклонения перед иноземным, а также позорных поражений, которыми
кончались все их воинские подвиги. Воеводами они были такими, что от них
даже кони шарахались.
- С чем пожаловал не к поре? - недовольно спросил брата уже полусонный
Василий Иванович.
- Побожусь, в изумление придешь, - наливая в царскую чарку романеи, сказал
единокровник.
- Недосуг мне, не томи. Ныне все беды на мою голову.