"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

Мужик невольно глянул на свои темные от въевшейся земли корявые руки.
Толпа колыхнулась от смеха.
- Оплошал, Миколаха, - раздался тот же задорный голос. - А ведь вправду
бают: стоит Балахна, полы распахня!
- Вон оно каково обернулося,- заговорил снова Кузьма, как только затих
смех. - Свой на своего пошел. Мужик, аки приблудный лях, стал: токмо бы
татьбой промышлять да честный люд зорить. На слезах да крови разживатися...
- По твоему разумению, Минич,- прервал его рыжий старичонка, - пущай своя
плеть хлещет, хоть и лютее - зато своя.
- Богу виднее, - смешался Кузьма.
- То-то и оно, убитися лопатой, - тряхнул бороденкой рыжий. - Пошто же ты
за нас вступился?..


5


Не распрягая лошади, Кузьма наведался к сестре. Дарья кинулась ему на
грудь, заплакала. С блеклым лицом, простоволосая, в застиранной поневе,
она показалась ему такой жалкой и слабой, что ему самому впору было
прослезиться.
- Побойся бога, Дашутка,- ласково утешал он.- Перестань влагой кропить.
Аль я не в радость тебе?
- В радость, в радость, Кузема,- отвечала она, вытирая ладонями мокрые
щеки.- В кои-то веки пожаловал, ужель не в радость!.. Ой, да что же я,-
засуетилась тут же, - чай, голоден? Хоть и рождественное заговенье ныне,
для тебя согрешу. Фотинка, ну-ка лезь в погребицу за медвежатинкой!..
- Кто медведя-то завалил, неужто Фотин? - полюбопытствовал Кузьма.
- С товарищем родили, на рогатину взяли. Да то уж не первый у него, - как
о чем-то обычном, сказала Дарья.
За оконцами смеркалось. В честь Кузьмы сестра поставила на стол две
толстые сальные свечи. Их ровное мерцание успокаивало, умиротворяло. В
истопленной по-белому избе было уютно, тесовый стол и лавки сияли чистой
желтизной, умиленно смотрела богородица из красного угла. Все тут было для
Кузьмы пригоже. Староват дом, да прочен, невелик, да приветен. И старые
стены крепко срубленного отцовского дома, в котором теперь жила сестрина
семья, напоминали Кузьме о давней поре, чудесных ребяческих снах, мягко
шуршащем веретене в руках матери. Оглядывая родной приют, Кузьма заметил
висящий на крюке у двери летний азям.
- А где же Еремей? - спросил он о хозяине, садясь на лавку.
Перестав уставлять стол глиняными и деревянными чашками с моченой
брусникой и пластовой капустой, медом и рыбными пирогами, Дарья снова чуть
не заплакала.
- Уехал непутевый,- горько отозвалась она. - Как ни умоляла, уехал. Еще по
осени с монастырской да своей солью подался в Троицку обитель. Вон уж
сколь прошло - ни слуху ни духу. А время-то ныне страшное...
Лоб ее с крупными оспинами наморщился, только что расторопно двигавшая
посуду, она обессиленно опустилась на лавку, устало сложила руки на
коленях.
- Иван-то с Федором куда подевалися? - спросил Кузьма о старших братьях.