"Виталий Шенталинский. Свой среди своих (Савинков на Лубянке) " - читать интересную книгу автора

насильственно высланы лучшие представители научной и творческой
интеллигенции - целый "философский пароход". "В 1924-м русские не покидают
России..." - попробовали бы! Что же до "засеянных полей", то на то они и
крестьяне, чтобы сеять и жать, - ради хлеба насущного, а не родной советской
власти. А голод придет - когда эта власть обрушит на народ сплошную
коллективизацию, новую, самую страшную волну террора.


Суд

27 августа.

Борис Викторович, наверное, уже в зале суда. Приговор будет объявлен не
раньше чем завтра вечером. В "Правде" по-прежнему нет ничего. Значит,
Александр Аркадьевич не знает, кого судят сегодня.
Я в моей камере, как зверь в клетке.
Снизу слышатся удары молота. Кто-то поет. Очевидно, ремонт. Мне
кажется, что вечер никогда не наступит.
Я беру книгу по астрономии. Я перечитываю несколько раз одну и ту же
страницу. Иногда я по чайнику стараюсь определить время.
Вероятно, теперь часов восемь... Щелкает ключ. Я вижу, как в коридоре
Борис Викторович прощается с Пузицким. Пузицкий в длинной военной шинели.
- Я очень устал...
Он вынимает из кармана сандвич и виноград.
- В перерывах меня караулили пять красноармейцев и молодой командир. Он
был очень любезен. Это он принес мне поесть...
Молчание. У него такой утомленный вид, что я не решаюсь его спрашивать
ни о чем.
- Зал заседания был полон. Был Калинин, несколько членов ЦИКа и много
рабочих... Процедура очень проста. У меня нет защитника, и так как я не
отрицаю ничего, то в свидетелях нет нужды. Когда я расскажу до конца все
семь лет моей борьбы с коммунистами, суд вынесет приговор. Председатель,
Ульрих, придирается ко мне. Он ловит меня на ничтожных противоречиях. Как
будто я могу помнить все мелочи моей жизни!.. Да и к чему меня ловить, раз я
принимаю ответственность за все?.. Пока я не назвал себя, большинство
присутствующих не знало, кого судят. Сообщение о моем аресте появится в
газетах одновременно с приговором. Вероятно, это делается для того, чтобы
избежать скопления народа около здания суда... Я отказался назвать
фамилии..."

Никого он не выдал - это так, сколько ни настаивали следователи и
судьи. В стенограмме суда есть фрагмент, который не был опубликован: "Я дам
вам исчерпывающие показания, но насчет фамилий, вы меня легко поймете, я
жизнью своей не дорожу, это сделать мне трудно. Я не буду называть имен... Я
буду вам глубоко благодарен, если вы не будете задавать мне вопросов о
фамилиях..."

"- Я называл только умерших. Но об иностранцах я говорил откровенно.
Кто тот русский, который меня осудит за это?.. Иностранцы! Иностранцы, кто
бы они ни были, прежде всего думают о себе, в ущерб России. Вы знаете, как я