"Виктор Шавырин. Коза-дереза (Повесть, Журнал "Русская Провинция" 1996/1)" - читать интересную книгу автора

- не пустыня Наска, она недолго хранила следы людей и скотов, и вряд ли
марсиане замечали мои письмена.
Иногда мне приходила в голову фантазия прокатиться на козе, хотя это
было строжайше запрещено. Ну и прокачусь, а дальше что? И снова тоскливое
ожидание, серые сумерки, прерывистый треск движка на деревне, высоко летящий
над нами, весь золотой в закатных лучах, гордый собою пассажирский
самолет...
Вредный козий характер доставлял нам массу хлопот и огорчений. Может,
некое свободолюбие было на уме у козы, может, она помнила вольготную Аттику
и дикую жизнь Гондваны, но только что касается дисциплины, то она отставала
от требований времени. Коровы-умницы и овцы сами приходили из стада домой,
коза же никогда в амбар не спешила, а блудила где-то, лезла в чужие
загородки, в сады, в бурьян, и во избежание скандалов ее приходилось
встречать, а не встретишь вовремя - разыскивать.
Когда стадо вгоняли с нашего конца, мы выхватывали коз из гущи коров и
овец и за рога уводили на постоянное место жительства. Когда стадо
предполагалось вогнать с другого конца деревни, мы собирались у пруда либо
за огородами, - и сколько там было говорено, переговорено, играно,
переиграно, как там накуривались пацаны - о том так сразу и не расскажешь.
Хорошо было летом сидеть у пруда под благовест ясного вечера, когда
красное солнышко заходило за маковым полем, - сидеть и слушать, как кукуют в
воде головастики. Похуже было в дождь или в весеннюю сырость, но в такие дни
коза иногда приходила домой сама, влача по грязи свое уродливое вымя, и
издали начинала орать, жаловаться на беспутную жизнь.
Козьи уловки были мне известны. В обеденную дойку, в зной я искал ее в
старых разоренных амбарах, где она спасалась от солнца, или в заброшенных,
схлестнувшихся кронами садах. По вечерам она любила забираться на машинный
стан, где между разломанными тракторами и сеялками густо рос бурьян. В дни
уборки она могла пробраться на ток, где сгружали зерно; это было очень
опасно, потому что на ток наезжало начальство.
Осенью я искал ее на перепаханных огородах, где могла попадаться
картошка.
Картошку у нас ох как копали - старатели и археологи свое золото так не
копают! Руками перерывали, просеивали землю чуть не на локоть вглубь.
Тракторной распашки не любили: трактор запахивает! , это как в колхозе
получается! Подбирали за сохой, которая только раздваивала грядку. И до сих
пор помню боль в плечевых суставах от тех круговых кротовых гребков,
которыми роются в черноземе. И все же иные картофелины оставались в земле, и
потом то ли из-за усадки грунта, то ли по какой другой причине объявлялись
на поверхности. Коза искала эту картошку, а я искал козу.
Параллельно со мной мерила огороды, искала свою животину бабка Тюха.
Гнусаво и нарочито громко она звала: Кать, Кать, Кать! , или объявляла в
пространство:
- Опять на деревню пробежала! На деревню - значит, мимо дома, потому
что стадо обычно вгоняли с Тюхиной стороны. Но козе это удавалось редко, и
все мы хорошо знали бабкину хитрость: гулять по огородам будто бы за козой,
а на самом деле
- за картошкой. Пройдет этак вдоль всей деревни, глядишь - полфартука
наберет, и резаных, и зеленых, которые только наполовину в земле росли и
которые есть нельзя. Уже в сумерках Тюха возвращается с подолом картох и без