"Виктор Шавырин. Коза-дереза (Повесть, Журнал "Русская Провинция" 1996/1)" - читать интересную книгу автора

Поварешкин отчим, удивительно трезвый и добрый в тот вечер, тут же
зачерпнул три-четыре ведра из кучи, сыпанул мне в мешок, набил его под
завязку и взвалил мне на горб. Шатаясь и истекая горячим потом, я пошел в
гору, на деревню, и... не помню, как, но донес. На второй день у меня остро
болел позвоночник, зато наш петушок повеселел и топтал курочек.
Все это я рассказываю, может быть, некстати, но с единственной целью:
пояснить, при каких обстоятельствах на селе рождались и вырастали славные
впоследствии комбайнеры, строители и представители сидячих профессий. В роду
у Партизана это было даже традицией. Его бабка родила его мать, Васенку, от
огорчения: прибежал с речки народ и закричал, что утонул Партизанов дед, то
есть бабкин муж. Говорят, хороший мужик был. Так и вписали небесная
канцелярия, а на земле сельсовет одну и ту же дату в свои бумажки: день
смерти деда, день рождения матери.
Васенка, в свою очередь, ни одного из трех своих ребят не родила в
положенный срок, все добивалась опережения графика. Старший, Колька, впервые
подал свой гнусавый голосок, когда с фронта похоронка пришла, то ли на
второй, то ли на третий день после Победы. Надо сказать, что тот день был
для деревни и песенным, и слезным, потому что те солдатки, у которых мужей
не убили, чуть с ума не сошли от радости, что теперь уж не убьют, а вдовы,
глядя на них, выли, как оглашенные - завидовали. Васенка, выпивши, даже
плясала с матерными частушками напротив правления, что уж никак не
соответствовало ее брюхатому положению и было прямым, хоть и неосознанным
вызовом по отношению к вдовам. И на тебе - то ли Господь покарал, то ли на
роду так написано, но уже после войны доползла до деревни похоронка на ее
мужика. Да и похоронка-то, какая: не убит , а
без вести пропал . Лежит он теперь где-нибудь в Германии или под
Прагой, и какая-нибудь сознательная фрау или пани приносит ему на великий
день Мира цветы, за что, впрочем, ручаться нельзя, потому как ихняя
сознательность - это, пожалуй, наша вчерашняя пропаганда. А уж двое
младшеньких без него были зачаты.
Средний, Васька, родился от тяжелого подъема, когда баба втаскивала в
избу лохань с прудовой водой. А Партизан, мой ровесник и будущий поджигатель
родительского гнезда, в дальнейшем же известный на весь район механизатор,
родился в тот день, когда Ваську колхозный бык закатал чуть не до смерти.
Эти ребята, не имевшие, кроме вшей, никакой живности, бегали по горам
просто так, как дикие ирокезы, Но в один год их родительница в рассуждении
общественного мнения и общего роста благосостояния завела для них козу.
Правда, ребята были набалованные, к обязанностям не приученные: они не умели
стеречь свою живность, не сиделось им на месте, но мы с Поварешкой
поделились с ними опытом и отныне стерегли животов втроем: она, Партизан и
я.
По весне мы ходили на горы. Нашей Аркадией, уже говорил я, был край
речной долины - он и звался горами. Там раньше всего стаивал снег, туда
выгоняли отощавших за зиму животов, чтобы они похватали каких-нибудь жухлых
былок, поглодали кустики и вообще ожили, пока подрастет трава и
по-настоящему начнут пасти стадо. На этих горах собиралась вся малолетняя
деревня, жгла костры, пекла ворованную из родительских подвалов картошку,
играла в войну и пела пионерские песни.
Мы, то есть августовские ребятишки, в ту весну были еще несмышленыши.
Нас брали в качестве ординарцев ребята постарше. Спичек нам не доверяли, но