"Виктор Шавырин. Коза-дереза (Повесть, Журнал "Русская Провинция" 1996/1)" - читать интересную книгу автора

картошкой, подув на нее, кормили. Партизан, паразит, насмотрелся, как
старшие ребята и девки костры разжигают и, вернувшись домой, вздумал испечь
картошечек. Вместе со средним своим братцем он соорудил на печке костер из
тряпок и щепочек и зажег его. Конечно, они чуть сами не. Испеклись, потому
что старшего, Кольки, не было дома,
- его мать к тому времени отдала в приют, то есть в школунинтернат. И
занялась изба ясным пламенем! Когда же народ вытаскивал Ваську с Партизаном
из огня, то совсем забыл про козу, содержавшуюся в ветхой соломенной
клетушке. Коза сгорела без остатка, и новой, хозяйка уже не заводила.
Партизан по-прежнему ходил с нами на горы, но уже как вольный казак и
большой мастер по кострам. Это он открыл наше правило: если костер не горит,
а только тлеет, то надо не раздувать его, как делают некоторые непонимающие,
а напротив, отойти в сторону и не смотреть на него. Огонь в таких случаях
сам разгорается. В мой последний отпуск, в лесу, я проверил эту
закономерность. Она все еще действует.
Еще Партизан был уверен, что скоро опять будет война, придут
американцы, нас бросят в колодец, а коз съедят. И, поди, догадайся, откуда
он это взял. Ведь и колодца в деревне не было. Воду носили в гору из речки,
на коромыслах, по каменистой осыпи за километр, за два, а зимой и прудовой
не брезговали. Я Партизану так и сказал, но он авторитетно заявил:
- Вырыть заставят!
А Поварешка уверяла, что войны не будет, а будет покорение планет. С.
ней я соглашался, пока постепенно, годам к четырнадцати, не овладела мною
вера в моральное очищение посредством науки, стихов и смены поколений.
Помню и день, когда Партизан превзошел всех нас, вырос в глазах ребят
едва ли не во взрослого парня. Тогда мы с Поварешкой стерегли козлят на
горах и вдруг были поражены донесшимся издали истошным воплем. Мы
испугались, спрятались за орешник и стали наблюдать.
Такое страшное, безумное а-а-а! неслось по ветру со стороны лошадиного
погоста, что мы и не подумали о человеческом голосе. Нет, так не мог кричать
человек. Поварешка даже предположила, что это бешеная собака воет и
собралась тикать домой. Но спустя минуту мы разглядели маленькую фигурку,
быстро продвигавшуюся к деревне напрямик через овсы и овраг, и Поварешка, у
которой зрение было получше моего, признала Партизана.
Господи, как он орал! Мы вышли из кустов, но он не заметил нас. Мы
окликнули его, но он не остановился. Размахивая руками и спотыкаясь, он
как-то неуверенно, но быстро бежал к деревне и надрывно кричал одно и то же:
- А-а-а!
- Наверно, белены обожрался, - предположила Поварешка.
- А она еще незрелая.
- А может, мухоморов?
- А их еще нет.
- А может, у него мать повесилась?
- А орать-то зачем?
Потом мы узнали: Партизан ходил в поселок и там, в чайной, его напоили
шоферы. Целый самосвал , то есть граненый стакан поднесли. Я и сам впервые
хлебнул самогонки в пять лет и после того пел с Поварешкой самые что ни на
есть развеселые частушки, но Партизан первым из нас накушался по-настоящему,
до беспамятства, до бреда. Во всяком случае, он уверял, что вовсе не помнит,
как шел из поселка, и не слышал наших голосов, только припоминает, что,