"Ирвин Шоу. Пестрая компания (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора

Во время войны все было гораздо легче, проще. Там, впереди, на той
стороне поля, - немцы, или ты сидишь на холме, в двух милях от них; ты
стреляешь по ним, они, естественно, по тебе. Разбомбили его дом, оторвали
руку его отцу, убили его свояка, и с этим уж ничего не поделаешь. И все
солдаты, все военнослужащие разделяли его чувства, все думали точно так, как
он, независимо от того, кем были.
А теперь... Их лейтенант, Мэдокс, люто ненавидит всех евреев и приходит
в дикий восторг от задания, поставленного перед ним сегодня утром на этой
пристани. Само собой, лейтенант Мэдокс ненавидит всех подряд, за исключением
англичан,- он побывал в Индии, Малайзии и Франции и, несомненно, с равным
удовольствием раскраивал бы черепа индийцев, малазийцев и французов. Но вот
он оказался в Палестине и теперь с нетерпением ожидает, когда начнет
избивать евреев. Есть еще у них рядовой Флеминг, тихий, способный
тридцатипятилетний человек, коммунист. Хоукинс, конечно, знал, что
коммунисты не особо высокого мнения о сионизме, и все же они не желали
раскраивать черепа всем евреям подряд. А вот рядовой Флеминг, отличный
солдат, стоит себе спокойно по стойке "вольно"; готовясь к выполнению
служебного долга, сжимает, как и все остальные, ночные дубинки.
Но есть и Хоган, один из лучших друзей Хоукинса,- вместе пили пиво в
Иерусалиме и Тель-Авиве; он, как и сам Хоукинс, католик, и они вдвоем
посещали по воскресеньям утренние мессы; отца его убили англичане, когда в
1936 году начались беспорядки в Дублине. Хоган часто гулял с ним и с Эстер;
та обычно приводила ему свою подружку, и они отправлялись купаться на пляж в
Тель-Авиве, ходили по вечерам в кино, когда в кинотеатрах шли музыкальные
фильмы.
Хоган тоже ненавидел евреев - только из-за того, что другой его кузен,
он служил в Шестой воздушной армии, подорвался на еврейской мине на дороге к
Реховоту двумя месяцами ранее - ему оторвало ногу. Как поступил бы Герберт
Уэллс на залитой солнечным светом пристани с ирландским сиротой, который с
едва сдерживаемым приступом яростного гнева устремил взор на морской буксир,
все ближе подтягивающий к берегу темное судно с современной оснасткой, где
на палубе поют беженцы.
Предположим, и сам Герберт Уэллс оказался евреем,- ведь и он мог
стоять сегодня солнечным утром на палубе "Надежды" - после всех этих
кровавых расправ в Германии, нелегального путешествия по всей Европе и
незаконного вояжа по Средиземному морю. Что сделал бы этот умный, подающий
надежды государственный деятель, стоя там, на судне, как старая лошадь на
живодерне, и ожидая, когда заработают полицейские дубинки и он окажется на
Кипре, за колючей проволокой?
Мимо прошел араб, катя перед собой тачку; он поставил ее перед строем
солдат. Длинные, костлявые руки цвета темного красного дерева свисают из
рукавов разорванной рубахи. Чахлая черная бороденка; от него дурно пахнет,-
стоит, широко улыбаясь солдатам беззубым ртом. Но когда улыбается, похож,
скорее, на довольного, благодарного ребенка, и некоторые солдаты улыбаются
ему в ответ. Араб, поглядев через плечо на приближающееся судно, заулыбался
еще шире и провел пальцем по адамову яблоку, словно перерезая себе глотку.
- Ну-ка, убирайся отсюда, грязный старый негодяй! - крикнул ему
лейтенант Мэдокс, тоже широко улыбаясь.- Проваливай! Не путайся под ногами!
Не хватало нам еще международных осложнений на этой пристани!
Араб, вскинув голову, с застывшей улыбкой на лице вновь повторил свой