"Лао Шэ. Старый вол, разбитая повозка (Эссе) (Главы из книги) " - читать интересную книгу автора

окружающей среде. Я с детских лет рос в бедности и находился под сильным
влиянием личности матери. Она принадлежала к тем людям, которые скорее
будут голодать, чем попросят о помощи, но к другим относятся с большим
благородством. Бедность воспитала во мне недовольство окружающим;
материнская твердость обернулась во мне склонностью судить о других,
исходя из собственных эмоций и взглядов; ее благородство - умением в той
или иной мере сочувствовать людям. После сказанного не трудно понять,
почему я люблю высмеять и побранить, но не хочу разить. Пусть я что-то
теряю в сфере сатиры, зато кое-что приобретаю в царстве юмора. Говорят,
что юмор включает в себя сочувствие. Я ненавижу плохих людей, но и у
плохого человека могут быть свои достоинства; я люблю хороших людей, но
и у хорошего человека могут быть свои недостатки. Недавно я открыл для
себя, что "для бедняка хитрость есть средство добиться справедливости",
а десять лет назад в моем отношении к миру в равных дозах смешивались
ненависть и смех. Иногда говорят, что в "Философии Чжана" нет юмора, а
есть лишь скука. Я не хочу ни соглашаться с этим, ни спорить. Есть люди,
от рождения лишенные чувства юмора, - что ж, каждый на свой лад, и
нечего об этом рассуждать. Другие горят желанием спасти мир, спасти
страну или по крайней мере литературу и потому терпеть не могут юмора.
Такие люди выступают с открытым забралом, и в этом, если не считать
излишней самоуверенности, нет большой беды. Но пусть те и другие находят
меня скучным - я полагаю неудобным оправдываться, но и не собираюсь бить
себя по щекам. Иные понимают юмор, но считают, что я пересаливаю и в
конце концов опять-таки заставляю скучать. С этим я готов согласиться.
Как я уже говорил, приступая к сочинительству, я понятия не имел ни о
мастерстве, ни о чувстве меры. Я писал, что придет в голову, хватался за
какую-нибудь тему и громоздил гиперболу на гиперболу, не зная, где
остановиться. Да еще в душе радовался легкости своего пера. Может это
раздражать? Еще бы!
Но больше всего, наверное, вызывал раздражение стиль, в котором
перемешивались разговорный и старый письменный языки. Стилистические
ухищрения легче всего приводят к пустозвонству, но удержаться от этого
соблазна очень нелегко. Когда имеешь дело со смешными ситуациями или
фактами, естественно, хочется писать как можно смешнее, чтобы
представить их более выпукло. Очень трудно в таких случаях остановиться
вовремя. Лишь издав два или три романа, я понял, что сильные вещи - даже
юмористические - не должны быть многословными. Тем не менее на практике
я еще не сумел окончательно освободиться от этого порока. До чего же
трудное дело - писать книги! Я могу лишь сказать, что до сих пор учусь.
Не надо стесняться исправлять неудачна написанное, только тогда можно
надеяться создать что-то лучшее. Я и в мыслях не представляю себя в
гордой позе - мол, я сотворил шедевр. Все старания в лучшем случае
позволят автору пореже краснеть за свое детище.
Мне осталось сказать еще несколько слов о том, как шла работа над
"Философией Чжана".
Она заняла почти год: выпадало свободное время - писал понемногу,
бывал занят - откладывал рукопись. Если бы не эти перерывы, столько
времени не потребовалось бы. Писал я стальным пером поперек страницы на
школьных тетрадях по три пенса за штуку, не очень заботясь о
разборчивости почерка. Я упоминаю об этих мелочах, чтобы показать, что я