"Роман Шебалин. Резьба по глазу" - читать интересную книгу автора

Инъекцией подкожно - шутовство, как снотворное для снов на стол
грядущий. Не плачь, я не сумел стать пищей для ума, о, я не смог стать даже
нищим... Но небеса, как панацея от всех бед, смотри - былое циркулем зрачок
бельмом очертит; что твердь им, коль им будет лучше, когда мой Бог, скучая
скрутит свет в две радуги, в одно кольцо измены?!
Ни своевременный, ни даже - современный, но: я радуюсь, я куча
крутизны, бесчувственный, нелепый и слепой, как подобает быть тому, кто
видел только свет и пепел; о, бейби, сравнительный анализ крови зла и боли
правды так прекрасен...
Мне повезло, что я бескровен, мне повезло, что ты бессмертна; по
крайней мере, в этой лживой сказке, по крайней мере, в этом ржавом сердце,
по крайней мере, в этом жженом блюзе, бейби!..
Они продолжат свой дурацкий разговор спустя три года, им будет скучно
вспоминать язык злых откровений, они действительно достаточно бессмертны, -
умрет их сказка, а они останутся: без жалости, без веры.
А что? кому-то надо ведь сломать закон иллюзий, нарушить правила
игры, не став бессмертным, сыграв по-настоящему, по вере, - по вене, пусть
его вину тогда докажет ее время!
И вот, когда - на одну чашу космических весов ляжет равновесие, а
вера - на другую, он посмеется и над вашей бездной, и над Богом... Я не
откроюсь, не проснусь, я: пройду, я никого не встречу; а ветер бездны
высушит вам слезы, и все пройдет; - без боли будет больно. Довольно, я
влюблен, ну, что я мог еще себе позволить, ну - что я мог еще с собою
сделать, ну чем еще я заслужил бы эту сказку? За что ж еще их простая
смерть так лжива и прекрасна?
Прости меня, я слишком долго верил в эти сказки, слишком больно верил
в свои сказки, Астэ...


* * *

"Где-то я уже слышала этот блюз," - подумала Рита.
Проснулась.
Трамвай, совершив полукруг по Лужской заставе, выехал вновь на
набережные.
"Чуть не проспала свою. Зачем еду? Опять в 39-ом трамвае, опять с
мечом, в гости к психу с картами. Только тогда зима кончалась..."
Начиналась - теперь. Ударили третьего дня первые заморозки, а вчера -
повалило снегами. А ранний снег, нелепый, робкий, даже еще и не снег, а
только воспоминание о том, прошлогоднем снеге. Так, быть может, лишь в силу
своей робости, он - набрасывается, накидывается на город, словно желая
съесть его, поглотить без остатка, объять и дома и людей, он торопится как
толстый мальчишка на взрослом банкете, крем так и брызжет из-под его липких
пальцев, - сейчас скажут: домой! Надо успеть съесть, надо успеть.
Снег шепелявит, заикается, пытается петь с набитым ртом, глазки
потупив, улыбается: нашкодил, так ведь - хочется. Толстого мальчишку
уводят. Он успевает еще стащить пару пирожных и - в карман их, на потом, на
память.
"Юра, Юра... - думалось Рите, - почему так: нет чьей-то одной смерти,
есть, может быть, вся смерть, смерть вокруг меня."