"Лев Романович Шейнин. Тройка по физике (Из 2-й книги 'Записок следователя', Рассказ) " - читать интересную книгу автора

вынесла его, чтобы использовать как половую тряпку. Муж этой женщины
погиб на фронте.
К чести парторганизации и фабкома Трёхгорки, они обратились в
городскую прокуратуру с ходатайством о прекращении этого дела. В этом
ходатайстве им было отказано. Тогда они обратились в следственный отдел
Прокуратуры Союза, и я, ознакомившись с этим удивительным делом, тут же
вынес постановление о его прекращении.
Через несколько дней районный прокурор, возбудивший это дело,
принёс жалобу на моё постановление. Эту жалобу рассматривал тот же
прокурор, который в своё время требовал привлечения Колесова к
ответственности.
-- Вы что, не понимаете, что такой либерализм срывает реализацию
важнейшего указа? -- гремел он. -- Как можно прекращать такое дело?!
Это же политическая слепота!
Слушая эти крики, я с горечью подумал, что в технике придуманы
приспособления, которые американцы называют "защита от дурака", а вот в
нашем деле таких приспособлений, к сожалению, нет...
Я не называю фамилию этого прокурора лишь потому, что он вовсе не
был извергом, как это может показаться читателям. Скажу больше -- он
был по-своему честным человеком и искренне верил в то, что его позиция
"политически правильна". Он просто слишком дорожил своим местом и
относился к числу тех ограниченных людей, которые не в состоянии
увидеть за буквой закона его подлинный и живой смысл. Свойственная
этому человеку "душевная недостаточность" являлась, как говорят врачи,
"противопоказанием" его работе в прокуратуре, что в конце концов и было
понято -- он был освобождён от своего поста.
К счастью, на оперативном совещании, на которое прокурор вынес этот
вопрос, товарищи поддержали меня, и прекращение дела пожилой работницы
Трёхгорки было оставлено в силе.
Возвращаюсь, однако, к делу Колесова. Следствие подходило к концу.
Были допрошены все возможные свидетели и выяснены все возможные
подробности. Гибель сына образовала почти пропасть между его матерью и
отцом. Мария Петровна -- так звали жену Колесова -- не могла простить
мужу случившегося и считала, что он повинен в этой страшной беде. В то
же время, любя мужа, она мучительно пыталась скрыть от него всё, что
она думает и чувствует в связи с этим несчастьем.
Николай Сергеевич, в свою очередь, старался реже бывать дома -- ему
было страшно оставаться наедине с женой.
Продолжая добиваться своего ареста, он однажды сказал:
-- Да поймите же, что я больше не могу так жить, не могу Маше в
глаза глядеть!.. И самое страшное -- когда мы остаемся вдвоём...
Не выдержав, он заплакал -- заплакал совсем по-детски, всхлипывая и
вздрагивая плечами. Горе окончательно сломило этого добродушного и
крепкого человека, который лишь теперь осознал недопустимость той формы
наказания, которому он подверг своего сынишку.
Колесов вырос в крестьянской семье, и в детстве его не раз порол
отец за всякие мальчишеские шалости и провинности.
-- У нас в деревне на это смотрели просто, -- рассказывал он. --
Мне и в голову не могло прийти, что на Юру это так подействует. Я ведь
его без памяти любил... И Маша тогда кричала: "Не смей, Николай, оставь