"Лев Шейнин. Исчезновение ("Записки следователя") " - читать интересную книгу автора

толстую лачку денег подругам) и в воскресенье поедет вместе с нею на
знаменитый в те военные годы пушкинский рынок, где шубку можно купить.
И в самом деле: в воскресенье утром Михаил Борисович Глотник и его жена
поехали на Северный вокзал, сопровождаемые напутственными советами и
пожеланиями подруг и матери Елочки.
В четыре часа дня взволнованный Глотник вернулся домой и спросил тещу,
открывшую ему дверь, дома ли Елочка. Глотник сообщил теще, что в Пушкино он
и жена ехали в разных вагонах, потому что ее он устроил, как беременную, в
вагон матери и ребенка, а сам поехал в общем. В Пушкино он вышел на
платформу, но Елочка почему-то из вагона не появилась, и он, решив, что она
прозевала остановку, тщетно ее ожидал, встречая обратные поезда, но так и не
дождался, после чего подумал, что она возвратилась в Москву, и тоже поехал
туда. Узнав от тещи, что Елочки нет, Михаил Борисович, бледный от волнения,
сразу же бросился опять на вокзал и лишь поздней ночью вновь вернулся и в
полном отчаянии пролепетал, что никаких следов Елочки нет.
Начались страшные дни. Получив на работе отпуск по семейным
обстоятельствам, Михаил Борисович и его теща непрерывно ездили по больницам,
моргам, отделениям милиции, учреждениям Скорой помощи, станциям и
полустанкам Северной дороги, расспрашивали местных жителей, работников
транспортной милиции, дежурных по станции и стрелочников, кондукторов и
смазчиков, взрослых и детей, давали показания в МУРе, ездили для опознания
каких-то женских трупов, обнаруженных за эти месяцы, тщетно толкались на
пушкинском базаре, но никаких, хотя бы самых косвенных, следов Елочки
обнаружить не смогли.
Как всегда бывает в таких случаях, несколько раз они, казалось,
нападали на ее след: то вдруг обнаруживался "очевидец" из Болшева, хорошо
помнивший, что в то зловещее воскресенье он видел молоденькую красивую
женщину, одетую именно так, как была одета в тот день Елочка, и на трепетные
вопросы ее матери уверенно отвечал: да, с карими большими глазами; да, он
заметил, что она беременна; да, она говорила чуть картавя.
По словам "очевидца", он "помнит, как сейчас", что эта женщина долго
бродила по Болшеву, потом одна ушла в лес, а за нею вскоре пошел туда
какой-то огромного роста человек в высоких болотных сапогах, которого
никогда раньше он в Болшеве не замечал. То какая-то старушка из Пушкино
заверяла святым крестом, что лично беседовала "с этакой молоденькой
темноглазенькой, в синем драповом пальте, и, видать, на шестом месяце,
дамочкой", и дамочка эта, невесть почему, "ужасть как плакала" и жаловалась
на "несчастную судьбу", сказав, что "непременно руки на себя наложит". То
пожилая стрелочница из Мытищ припоминала, что, кажись, в то самое
воскресенье, вечером, из вагона на полном ходу электрички выбросилась
какая-то молодая женщина, попала под встречный поезд и так страшно крикнула,
что она, стрелочница, потом несколько ночей заснуть не могла.
Но самым тяжелым были вызовы в морги для опознания женских трупов,
обнаруживаемых за эти месяцы в окрестностях и пригородах Москвы. Всякий раз
с бьющимся от волнения сердцем входили мать и муж Елочки в очередной морг,
вздрагивая еще на пороге от покойницкого, густо устоявшегося духа, а потом
уже в тускло освещенном, длинном, со сводчатым потолком, холодном зале
торопливо пробегали мимо ржавых от крови цинковые столов, на которых лежали
голые покойники с фиолетовыми цифрами на пятках, грубо и косо намалеванными
особым карандашом.