"Игорь Иванович Шелест. Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла " - читать интересную книгу автора

руководством главного конструктора Рыбнова.
Так, словно бы из самых прогрессивных устремлений, доктор Опойков
посодействовал быстрейшему проникновению в промышленность новой технической
идеи, но он же, Опойков, многое сделал, чтобы у молодых сотрудников своей
лаборатории отбить охоту к проявлению творческой инициативы.
Для этого Опойков тут же перевел с повышением в филиал Кайтанова, а
"виновников" - Стремнина и Андреева - отослал в длительные командировки,
зная, что первый из них, обожая летать, с радостью включится в испытания
новой машины на серийном заводе, а второй, парень тихий, и вовсе смолчит...
А там сработает лекарство от всех болезней - время - и загасит в них
авторские амбиции.
"Вот те раз! Зачем бы доктору Опойкову так поступать? Ведь успех
Стремнина, Кайтанова и Андреева - и его успех как начальника лаборатории!..
Разогнав их, он лишается слаженного творческого коллектива... Что-то вроде
бы нелогично?.."
Увы! Логично и весьма. Если только повнимательнее изучать и учитывать
психологические аспекты в организации управления научно-техническим
творчеством.
Опойков только делал вид, будто мало интересуется работой молодых людей
по реализации идеи Стремнина автоматизировать взлет. Он очень даже
интересовался ее ходом. Ах, как бы он хотел порадоваться провалу! И уж тогда
бы дал всему огласку!.. Сумел бы проучить молодую научную поросль... А тут
явно не то. Изо дня в день узнавал он о несомненном их успехе. И в нем все
сильней вскипала неприязнь и к ним самим, и ко всем этим их делам, и даже к
покойному Градецкому, о котором в лаборатории уж больно часто вспоминали.
Опойкову и в голову не приходило в ту пору, что если б он в самом
начале дал себе труд поглубже проникнуть в новизну и рациональность идеи
Стремнина и, расхрабрившись, поддержал молодежь в их творческом рвении, он
этим как бы внес и свой посильный вклад в это дело и, несомненно, оно стало
бы ему столь же близким, как и им, а удача этих парней радовала бы его как
личная удача.
Но он поступил иначе. А далее, увидев в успехе "чужого" дела вроде как
личностный выпад, наносящий удар по его докторскому престижу, Опойков
придумал, как похитрей весь этот "чужой" досадный успех свести на нет, чтобы
в институте о нем впредь и не вспоминали.
Перед самим собой доктор оправдывался тем, что Стремнин проявил
своеволие, проигнорировав прямое его указание не заниматься автоматизацией
взлета. На самом же деле доктор Опойков с некоторых пор ощущал в себе
неприязнь к подобным Стремнину "молодым, смазливым фантазерам, вечно
обуреваемым идеями и не дающим никому вокруг покоя".
Большой сибирский город встретил Сергея Стремнина устойчивым
антициклоном, веселым застольем друзей по школе летчиков-испытателей и
радостным ощущением от сознания, что ему доверили интереснейшие и важные
летные испытания головного серийного самолета. Поэтому неудивительно, что,
оказавшись наконец в уютном номере гостиницы, Сергей все торопил и торопил
сон, чтобы поскорей проснуться и обнаружить за окном отличную летную погоду.
Примчавшись спозаранку на завод, он принялся изучать программу
испытаний, потом детально ознакомился с состоянием самолета, с тарировками
контрольно-записывающей аппаратуры, попутно присматривался к товарищам по
испытательной бригаде. Он даже надеялся к вечеру сделать контрольный полет,