"Игорь Иванович Шелест. Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла " - читать интересную книгу автора

технических советах, штрихи, которые раньше вызывали в нем лишь добродушную
улыбку, а теперь заставляли вникнуть в их суть уже без всякой улыбки.
Вспомнилось, например, как однажды при обсуждении темы, выполняемой по
запросу промышленности, он провозгласил: "Поступим так: знамя работы будем
держать в своих руках... Самое же работу... передадим соседям: пусть они ее
и делают впредь!"
Вспомнился Сергею еще один разговор, и он даже рассмеялся.
Пантелеймон Сократович был в тот день особенно в ударе и так прижал
своей логикой Стремнина, что тот не то чтобы сдался, а обескураженно
замолкнул. Тогда профессор вдруг перешел к атакам с другой стороны и...
спустя несколько минут привел Стремнина к третьему выводу, опровергающему
как мнение самого Стремнина, так и свое собственное, только что будто бы со
всей очевидностью доказанное Островойтовым.
"Зачем это ему понадобилось?" - думал теперь Сергей. И, сопоставив все
нюансы, не мог не прийти к мнению, что Пантелеймон Сократович вовсе не
случайно поиграл тогда с ним, как сытый кот с собственным хвостом, выпустив
лишь наполовину коготочки. Стремнин, следя за быстро бегущим по доске мелком
профессора, сразу не успел уловить, где шеф сблефовал. Но, уходя сбитым с
толку, Сергей тут же возвратился и сказал радостно: "Пантелеймон Сократович,
позвольте вам заметить, а ведь вы вот здесь в знаках напутали..." Но
профессор, бросив на него из-под зеленой лампы острый взгляд, сказал: "Вы,
Сергей Афанасьеевич, проявляете себя молодцом... Только я не "напутал", как
вы изволили выразиться, а допустил погрешность, желая проверить вашу
наблюдательность... Благодарю вас, вы свободны".
Казалось бы, профессор блестяще продемонстрировал педагогические
способности, но Сергея не оставляло ощущение, что вовсе не с невинной целью
док выстраивал перед ним так ловко весь этот остроумный лабиринт
математических преобразований, а для того, чтобы создать и распространить в
институте о себе еще одну легенду... Он, конечно, допускал, что Стремнин
может обнаружить его замаскированный математический фокус, и все же не сумел
вполне скрыть промелькнувшую досаду, когда тот вернулся.
Так Стремнин, к своему огорчению, открыл для себя в шефе способность
вести игру на блефе. Ему показалось даже, что и зеленая лампа у дока на
столе тоже не случайна. "Не для того ли, чтоб иногда прятать в тень глаза?"
Впрочем, он тут же отругал себя, что этак и на любого человека можно
набросить тень.
Тем не менее новые реорганизации - то укрупнения, то разделения
отделов, лабораторий и секторов - не могли не натолкнуть на мысль: "Зачем
это нужно Островойтову?", ибо, как правило, инициатором этих пертурбаций
выступал сам Островойтов. И когда по институтским коридорам начинал
расползаться слух, что грядет реорганизация, автором ее называли не иначе
как Понтия. А потом, когда она свершалась и проходило некоторое время, как
фотоснимок в проявителе, все четче и четче выявлялись контуры истинного
смысла его затеи. И тогда начинали поговаривать с оглядкой: "Так вот оно
что!.. Это понадобилось, чтобы отодвинуть доцента А, слишком уж независимого
и набравшего в последнее время силу, и выдвинуть достаточно обтекаемого
кандидата Б, которому вполне надежно не дано хватать с неба звезд... Этот Б
теперь до конца своих дней будет со слезой в глазах искать взгляда
профессора!"