"Светлана Шенбрунн. Пилюли счастья (роман) " - читать интересную книгу автора

собственных детей, принимается целовать его лицо, шею, грудь. Странно,
странно... Страшное у нее лицо - одутловатое, желтое, глянцевитое. Но жутко
молодое. До чего же молодо она выглядит! Такие взрослые дети, настоящие
Митрофанушки, а она нисколечко не постарела, даже напротив...
Тут какое-то недоразумение, думаю я. Какая-то подтасовка. Это
совершенно на нее не похоже! Люсенька, вечная скромница... И до чего же...
До чего молода!
Этот торт - он отвратителен! Я увязла, погибла в нем!.. Мартину
непременно требуется потрясти гостей, а мучиться с этим несчастьем
приходится мне! Нож застревает, гнется, и расстояния, расстояния!..
Братья Голядкины обстреливают друг дружку, а заодно и гостей косточками
от сливы и от вишни.
- Да что же это такое?! - не выдерживаю я и швыряю нож на стол. -
Это невыносимо, это дерзость, бесстыдство!..
И просыпаюсь от собственного крика. Вернее, хрипа. Мне плохо, тяжко,
душно... Веревка, удавка... Я судорожно вожу рукой по груди, по шее, пытаюсь
расслабить веревку - проклятую несуществующую веревку...
Люсенька. Как же я не вспомнила?.. Как я могла не вспомнить?
Неудивительно, что такая же молодая... Семнадцать лет прошло. Люся, ты
теперь на семнадцать лет моложе меня... А ведь дети-то были не два
мальчика - мальчик и девочка. Мальчик тоже умер - года за два до нее. С ним
от рождения было что-то неладно. А они с матерью все же успели получить
двухкомнатную квартиру. Барабашев, как только узнал, что Люся родила двойню,
тут же распорядился предоставить двухкомнатную квартиру вне очереди. У черта
на рогах, где-то за
Автово, но все равно: собственная двухкомнатная квартира! Боже, как
возмутился весь наш сплоченный коллектив. Какие всколыхнулись страсти! Как
вдруг все возненавидели безвиннейшую тишайшую Люсеньку
- нахалка, прохиндейка! Нарочно подстроила себе близнецов. Конечно,
разница не столь уж существенная - четыре человека проживают на двенадцати
метрах или пять. Родила бы, как все, одного, так еще лет десять стояла бы на
очереди. А так - всех обскакала.
Фринляндкин не выдержал отцовства - не мог такой великий человек
выносить вопли двоих младенцев! И тещу в придачу... Он и раньше не особенно
баловал Люсеньку своим присутствием, заявлялся, в основном, когда оставался
на жизненной мели. И всякий раз - независимо от того, уходил или
возвращался, - давал понять, что полностью и безнадежно ею не понят.
Трагически не понят. В лучших своих, возвышеннейших устремлениях. Однажды,
помнится - Люсенька была уже на сносях, забрал всю ее зарплату и купил своей
приятельнице тридцать алых роз на день рождения. Мы потом собирали ей
пятнадцать рублей до получки.
Хотя, в сущности, глядя со стороны - что уж такого страшного? Ну,
допустим, не повезло с замужеством. А другим повезло? Жила ведь, трудилась -
не хуже людей, семья: дочь, мать. И работа чистенькая, приличная,
неутомительная. Чего ей не хватало? И не забудьте - отдельная двухкомнатная
квартира! Не могли же отобрать у нее квартиру только из-за того, что муж
ушел, а мальчик умер.
Люсенька, голубчик мой, херувимчик, ангел небесный!.. Это только по
ночам, только по ночам глаза живых наполняются слезами... И то, если правду
сказать, не так уж часто. Душа немеет, забывает тех, которых не стало. Но