"Виктор Шендерович. Избранное (из разных книг)" - читать интересную книгу автора

В конце коридора что-то шипело и лилось; это несколько успокоило дядю
Гришу, и он трусцой поспешил на звуки нормальной жизни. На кухне разогревал
сосиску студент-заочник юрфака Константин Кравец.
-- Здравствуй, Костя, -- сказал дядя Гриша. -- Слушай, ты не знаешь,
что происхо...
На этом месте язык перестал его слушаться, потому что студент стоял у
плиты в красных шароварах, вышитой рубахе и при этом был обрит "под горшок".
-- Здоровеньки булы, -- хмуро отозвался наконец будущий юрист, --
тильки ты ховайся, комуняка погана, бо я дюже на вас усих лют.
Членом правящей партии дядя Гриша не был, но на всякий случай без
лишних вопросов попятился в темную кишку коридора. На первом его повороте,
возле комнаты Толика Зарипова, на голову ему что-то упало. При ближайшем
рассмотрении упавшее оказалось седлом. Дядя Гриша выругался, и на родные
звуки выползла из своей клетушки с кастрюлькой в руке бабушка Евдокия
Никитична.
-- С возвращеньицем, милок, -- сказала она. -- Как здоровье?
-- Шалом, Никитична, -- ответил дядя Гриша, очумело пристраивая седло
обратно на гвоздь. -- Что в квартире происходит?
Но бабушка не ответила на этот вопрос, а только уронила на пол
кастрюльку и спросила сама:
-- Ты чего сказал?
-- Что? А-а... Шалом. Шалом алейхем! Ну, вроде как "будь здорова"!
-- Это ты по-какому сказал? -- опасливо поинтересовалась бабушка.
-- По-родному, -- с достоинством ответил дядя Гриша. -- Еврей я теперь.
-- Он подумал минуту и. чтобы на этот счет не осталось никаких сомнений,
добавил: -- Киш мир ин тухес, Евдокия Никитична.
Старушка заплакала.
-- Ты чего? -- испугался дядя Гриша.
-- Совсем нас, русских, в квартире не осталось. Вот и ты... -- Старушка
всхлипнула.
- Как не осталось? -- удивился дядя Гриша -- и осекся, услыхав
тоскливое "уэн-нь" из ивановской комнаты.
-- Ой, Гришенька, -- почему-то шепотом запричитала Евдокия Никитична.
-- Тут, пока тебя не было, такое творилось! Костька Кравец уже неделю во
всем энтом ходит -- как же его? -- жовто-блакитном! Я, говорит, тебя,
бабуля, люблю, а этих, говорит, москалей, усих бы повбывал... Я ему говорю:
Костенька, да сам-то ты кто? Ты ж, говорю, из Марьиной Рощи еще не выходил!
А он: я, говорит, еще в среду осознал себя сыном Украины: Петлюра мне отец,
а Бендера -- мать!
И Евдокия Никитична снова всхлипнула.
-- Ну и хрен с ним, с Костькой! -- возмутился дядя Гриша. -- Но как же
это: нет русских? А Толик? А Ивановых пять человек?..
"Уэн-нь!" -- отозвалась на свою фамилию ивановская комната. Евдокия
Никитична завыла еще сильнее.
-- Да-а! Ивановы-то коряки оказались!
-- Кто-о?
-- Коряки, Гришенька! Петр Иванович с завода ушел, днем поет всей
семьей, ночью в гараже сидит, гарпуны делает. Буду, говорит, моржа бить.
Север, говорит, зовет. А Анатолия Михайловича уже нет.
-- Как нету?