"Виктор Шендерович. Избранное (из разных книг)" - читать интересную книгу автора

-- Нету Толи, -- всхлипнула Евдокия Никитична. Дядя Гриша осенил себя
православным крестом.
-- Тахир Мунибович он теперь, -- продолжала Евдокия Никитична. --
Разговаривать перестал. Отделился от нас, мелом коридор расчертил, всех от
своей комнаты арканом гоняет. Пока, говорит, не будет Татарстана в границах
Золотой Орды. слова не скажу на вашем собачьем языке! Детей из школы забрал:
биографию Батыя дома учат. Грозится лошадь купить. Что делать. Гришенька?
Раз уж ты еврей, придумай что-нибудь!
Дядя Гриша тяжело вздохнул.
-- Раз такое дело, надо. бабуля, и тебе как-то того, самоопределяться .
-- Самоопредели меня, Гришенька, -- выдохнула Евдокия Никитична и
горько заплакала.
-- Ну, не знаю... -- Дядя Гриша почесал в затылке. -- Кокошник, что ли,
надень. Хороводы води в ЖЭКе, песни пой под гармошку русские... Ты ж русская
у нас, Никитична?
Старуха перестала всхлипывать и тревожно посмотрела на дядю Гришу.
Вечером дом No 14 по Большой Коммунистической потряс дикий крик.
Кричала жена коряка Иванова. Коряк Иванов, вырезавший в гараже амулет от
кашалота, бросился наверх. Ворвавшись в квартиру, он увидел ее обитателей, в
полном составе остолбеневших на пороге кухни. Тахир Мунибович Зарипов, шепча
вместо "Аллах велик" "Господи помилуй", прижимал к себе перепуганных
корякских детей: вольный сын Украины -- полуголый, в шароварах и со
свеженькой татуировкой "Хай живе!" -- отпаивал валокордином дядю Гришу,
которого, судя по всему, крик корячки Ивановой вынул уже из постели: дядя
Гриша был в трусах, кипе и с самоучителем по ивриту.
А кричала Иванова от зрелища, невиданного не только среди коряков. По
кухне, под транспарантом с выведенным красным по белому нерусским словом
"СОЛИДАРНОСТЬ", приплясывала, звеня монистами и сметая юбками кухонную
утварь, Евдокия Никитична.
-- Чавела! -- закричала она, увидев коряка Иванова. -- Позолоти ручку,
красивый!
Услышав такое, коряк Иванов выронил кашалот-ский амулет и причудливо
выругался на великом и могучем языке.
-- Гришенька, милай! -- кричала, пританцовывая, старушка. -- Спасибо
тебе, золотой! Ясная жизнь начинается! Прадедушка-то у меня -- цыган был! А
бабку Ядвигой звали. Эх, ромалы! -- кричала Евдокия Никитична. -- Ще польска
не сгинела!
Закусив стопку валокордина кусочком сахара, первым обрел дар связной
речи дядя Гриша.
-- Конечно, не сгинела. -- мягко ответил он и обернулся к жильцам. --
Все в порядке, ромалы. Самоопределилась бабуля. Жизнь продолжается. Киш мир
ин тухес -- и по пещерам.
1991
Япона жизнь
(Хокку)
Снова рассвет. Ветка стучит в стекло. Отпилю.
Вставать не буду. Пускай себе там, на работе, Думают: где он?
Лежу и плачу. Что же мне снилось такое? Наверное, шпроты.
Надо идти. Если придумать куда, Можно вставать.
Старик под окном В мусорном роется баке. Все же напьюсь.