"Люциус Шепард. Прогулка по Саду" - читать интересную книгу автора

их найти, будут всего лишь раздражающим фоном к тому милому потоку мыслей,
который выбрал Бакстер, чтобы умчаться прочь. Слезы закипали у него в глазах
и он злился на Бакстера. Были ли их добрые времена и вместе разделяемые
страхи всего лишь прелюдией к этому спазматическому уходу? Неужели люди
просто придумывают друг друга, просто воображают, что они тесно связаны?..
"Чарли." ГРоб тронула его руку и Уилсон резко и гневно отдернулся,
говоря: "Не называй меня так! Я ненавижу это хреново имя!"
"Я знаю", сказала она. "Ненависть, это хорошо."
Когда они энергично пошли через поле, Уилсон оглянулся и увидел
находчивую желтую канарейку и засаленного черно-белого кота, прыгающих на
лицевой пластине Баскнайта, что становились все меньше и все неразличимей.
Он не знал, что показывается на лицевом экране Бакстера, и не хотел знать.
Бакстер вечно все менял. От старой игры в пинг-понг, до фото русского
метеорного кратера и африканской маски. Все глупо объявляли какой-нибудь
слоган о том, что скоро под масками проступит череп. Уилсон решил, что для
своего экрана оставит снимки Скалистых гор. Они не вводят в заблуждение, а
это лучше, чем говорить ерунду, да и выглядит не так монструозно ребячески,
как баскнайтов Сильвестр и птичка Твити. Фигуры Бакстера и Баскнайта
уменьшились в неразличимое пятно и Уилсон вызвал из на экран шлема, взяв
угол зрения близко к земле и глядя вверх, удерживая обоих вместе, чтобы они
напоминали античные статуи, реликты исчезнувшей цивилизации, изъеденные
временем солдатские монументы, в честь чего-то, что он забыл.

18:30
Уилсон больше не чувствовал себя обломком железа, диким псом,
кинозвездой с бешено стреляющим оружием. Он чувствовал себя Чарльзом
Ньюфилдом Уилсоном. Чарли. Шагающим по долине теней в ожидании челюстей, что
укусят, когтей, что схватят, и всего того, что у ада в загашнике. Испуганным
до усрачки, хотя у него под боком красивая, смертельно опасная блондинка. Он
понимал, что надо тяпнуть немного боевого растворчика, но вместо этого ввел
еще IQ. До опасного уровня. Колеса его разума вращались, захватывая
фрагментированные образы детства, фосфоресцентные вспышки, вроде взрывных
выстрелов нейронов, набор памяти чувств, накопленных за последние несколько
часов, калейдоскопическая последовательность, похожая на журнальные
фотографии, в основном связанные с выставкой египетских произведений
искусства, все эти разновидности предметов вспоминались стиснутые вместе,
словно переполненные папки, выплескивающие свое содержимое, и вызывающие
короткие замыкания. Веки его дергались, он не мог глотать, сердце стучало
глухо, а зрение стало слегка оранжевым. Но вскоре возбуждение и дискомфорт
прошли, словно он прошел точную настройку, словно отполированный как пуля
цилиндр вставили на место в его дергающееся нутро, образуя некое
стабилизирующее присутствие, и он начал в первый раз за все время схватывать
ситуацию, а не просто реагировать на ее безнадежность, принимать ее, и
принимая ее, хладнокровно объявляя об этот самому себе, устанавливая ее
параметры, он начал верить, что не все потеряно. Они находятся в аду,
возможно с затесавшимися туда одним-двумя клочками неба, и не могут
установить контакт с командованием. И как на любом поле боя, ситуация
текуча, и, как и на любом другом полу боя, они не могут доверять своим
инструментам. Он был в таких обстоятельствах и раньше. Не в таких страшных
обстоятельствах, наверное, но на поле, которое - каким кажется и это - было