"Люциус Шепард. Сеньор Вольто" - читать интересную книгу автора

мерцания. Двигаясь осторожно, я привалился к стене, и уселся свесив голову,
придавленный пониманием, что я человек конченный. Лучшее, на что я мог
надеяться, это пытки, за которыми последует длительный срок в тюрьме. Зная
грубую бесчувственность Эспиналя, прислушиваясь к бесчисленным историям,
связанным с жестоким самовластием, с которым он действовал в стенах тюрьмы,
я сомневался, что могу надеяться даже на это. Я с горечью и страстным
желанием думал о Марте, и о своих двух сыновьях. О своем отеле я тоже думал.
Я воспринимал его как некую тюрьму, что определяла и ограничивала меня, но
теперь, попав в официальный застенок, этот сине-зеленый куб с океаном,
распростершимся рядом, казалось, воплощал самую суть свободы. Слезы хлынули
из моих глаз. Мне некого винить, кроме самого себя. Если бы я относился к
Марте с уважением и любовью, она никогда бы не предала меня. Подобные мысли
накапливались в моей голове, словно топкое месиво, словно куча несчастий и
самоотрицания, и в слабеющем свете я погрузился в ступор, едва сознавая
перемежающиеся голоса людей, проходящих по коридору. Один раз я поднялся,
чтобы помочиться в дыру. Остаток дня я просидел без движения, опустошенный и
униженный, скорее развалина, нежели мужчина.
Было уже темно, когда по коридору к моей камере подошел Эспиналь. Он
наклонился к глазку, уставился сквозь решетку с непроницаемым лицом.
Невыразительным, как у жабы, вы могли бы сказать. Однако и лицо жабы
окрашено неким недоброжелательным простодушием, и хотя Эспиналь имел
определенное сходство с упомянутым созданием, то ни недоброжелательство, ни
триумф, вообще никакая эмоция, не выступала на поверхность из его глубин,
словно присутствовало лишь его обрюзгшее тело, а душа плавала где-то в
другом месте, вероятно прицепленная к одной из тех слабых теней, что
происходили от него. Он молчал и тишина, казалось, образовала вокруг нас
громадное пустое пространство, создав вселенную, населенную лишь
единственным палачем-пытателем и его жертвой. Он был одет, словно собирался
на вечер. Темные, тщательно отутюженные брюки в обтяжку и спортивная рубашка
по модели батика. Золотая цепь обтягивала его коренастую шею. Электрошокер
заткнут за пояс.
Мой инстинкт говорил, что надо умолять его, уговаривать. Где, хотел я
его спросить, найдет он более эффективный канал для своих наркотиков?
Теперь, когда я у него в рабстве, мне придется доказать, что я весьма
покладистый хозяин. Любая комната, какую он пожелает, любое количество
комнат может быть его в любой час дня и ночи. Однако молчание давило мне на
грудь, сжимало адамово яблоко, душило меня, и я не мог заговорить.
Достаточно странно, я основательно предчувствовал то, что должно произойти,
и когда Эспиналь открыл дверь, а не просто заслонку, я сидел напряженный,
словно ребенок, ожидающий наказания.
Эспиналь не позаботился закрыть дверь за собой. Он отцепил скотский
шокер и показал его мне, позволяя свету играть на блестящем черном цилиндре.
Улыбка приподняла уголок его рта. "Ты действительно глупый кусок дерьма,
Аурелио", сказал он.
Хотя эти слова не обещали жалости, то, что он хоть каким-то образом
признал меня, породили каплю надежды. Я выстроил свои аргументы, упорядочив
их в логической прогрессии, но прежде чем я сформулировал свое желание
умилостивить его, Эспиналь ткнул шокер мне в живот и нажал спуск. Мои
воспоминания о следующих часах фрагментарны. Я припоминаю, что Эспиналь
стоит над моим распростертым телом, плюет мне в лицо, с треском бьет меня