"Люциус Шепард. Кольт полковника Резерфорда" - читать интересную книгу автора

хотелось бы застать этих двоих в постели. Он и так слишком живо представлял
себе эту картину, и его воображение не нуждалось в дополнительной подпитке.
Нет, первоначальный план был лучше. Надо ждать.
Солнце поднялось выше; пальмочка перед домом купалась в его теплых
лучах. Неожиданно полковник воспринял это как знак - одинокая сияющая пальма
представилась ему символом неминуемости божественного возмездия, местом, над
которым сию минуту может возникнуть образ Девы Марии и обратиться с ласковым
укором к человечеству, а то и сам Христос явится в ореоле своих кровавых
мук, с алыми каплями, сочащимися из Его ран на землю и удобряющими святой
кровью дерево, чьими ветвями был некогда устлан путь Мессии. Вид солнечной
пальмы и такое его толкование вернули полковнику силы, вдохновили его на
исполнение своей - едва ли не священной - миссии, вновь пробудили ту бурю
эмоций, что он испытал, узнав о неверности жены. Его растерянность
обернулась бешеной яростью, и на ее волне он достиг высоты понимания, с
которой уже не составляло труда оценить все возможные повороты событий и
смести любые препятствия на пути к осуществлению его мести. Нет, месть не то
слово, подумал он. Равновесие. Восстановление равновесия - вот чего он так
страстно желал. Приведение всех вещей в состояние разумного баланса,
использование противовесов, чтобы поддержать функционирование всей структуры
если не на желаемом, то хотя бы на мало-мальски приемлемом уровне. Он
взглянул на пистолет в своей руке - вот оно, безжалостное орудие возмездия.
Приятно ощущать его холодную тяжесть. Патроны в его обойме пока молчат, но
готовы в любой миг сказать свое слово. Он крепче сжал рукоятку кольта,
погладил курок указательным пальцем - и обрел спокойствие.
В шесть ноль четыре по часам полковника он услышал наверху два голоса,
женский и мужской; последний как будто на чем-то настаивал. Затем стукнула,
закрываясь, оконная рама, и послышалось тяжелое шуршанье: кто-то спускался,
упираясь ногами в стену. В последний раз напомнив себе, что надо быть
суровым и твердым, полковник выступил из тени под лучи утреннего солнца.
Карраскел - в полосатой рубашке и кофейного цвета брюках, с галстуком и
пиджаком, переброшенными через руку - висел футах в шести над землей,
уцепившись за толстые виноградные лозы. При виде полковника он замер, как
ящерица на ветке дерева; страх исказил его черты.
- Слезай, - сказал полковник и отступил на пару шагов, чтобы Карраскел
не мог достать его в прыжке сверху. В последние дни он продумал несколько
вариантов речи, в которую собирался вложить все свое отвращение к преступным
любовникам, а заодно высказать кое-какие соображения насчет искупительной
неотвратимости смерти. Но как только он увидел Карраскела, все эти варианты
вылетели у него из головы, а его мозг превратился в монолитную глыбу
безумной ненависти. Короткое "слезай" оказалось пределом его красноречия.
Уже на земле, бросив куртку и галстук, Карраскел сказал: "Полковник,
послушайте..." - и выставил руки ладонями вперед, словно упираясь ими в
невидимый защитный барьер.
Полковник Резерфорд приложил палец к губам и указал на окно спальни
Сьюзен. Карраскел расценил это как обнадеживающий знак; он энергично кивнул
и сделал успокоительный жест - он хотел мирно выяснить отношения, надеясь
как можно скорее пройти первую сцену этого акта. Полковник же расправил
плечи, набрал полные легкие свежего утреннего воздуха и целиком вложился в
крик: "Сью-зэ-э-э-э-э-э-эн!" Птицы панически вспорхнули с ветвей дерева, а
через секунду распахнулось окно спальни, и Сьюзен наклонилась через