"Люциус Шепард. Кольт полковника Резерфорда" - читать интересную книгу автора

историю - она сама накинулась на него, гоня прочь обыденные мысли, как
злобный старик с тростью разгоняет ораву бездомных котов. Он увидел Сьюзен
погруженной в бездну тоски. Она искала ниточку, могущую восстановить ее
контакт с внешним миром, и нашла ее в самом холодном и мрачном закоулке
души, где свила гнездо ненависть, - только здесь, вдали от всего, ее мысли
очищались, кристаллизуясь в прочные ледяные глыбы, и только здесь она могла
противостоять той жуткой пустоте, что постоянно взывала к ней из могилы.
Ненависть росла в ее сердце гораздо быстрее, чем когда-то росла любовь.
Если любовь полностью владела ею, то ненависть, напротив, была вещью,
которой владела она и которую она могла использовать по своему усмотрению.
Одно время она представляла себе эту вещь в образе мерцающей стальной иглы,
которая, вращаясь и становясь все острее с каждым новым оборотом, парит
где-то внутри нее, освещаемая таинственным сиянием, подобно музейной
реликвии под толстым стеклом витрины. По мере того как ее горе слабело...
Нет, "слабело" неподходящее, неправильное слово. Горе сливалось с ней,
подобно тому, как гниющий в могиле саван постепенно становится одним целым с
тленной плотью, которую некогда покрывал. Ненависть теперь виделась ей
ростком, поднявшимся из почвы, щедро удобренной горем. В чем бы ни
выражалась природа ненависти, утолить ее было намного легче, чем утолить
любовь, и она была - или по крайней мере казалась - более долговечной. При
всем том любовь Сьюзен к Луису оставалась незамутненной, как будто брала
начало из какого-то совершенно другого источника. Она, правда, сократилась в
объеме - теперь это была уже не громадная туча, в недрах которой Сьюзен
когда-то подолгу блуждала, а скромное облачко, блуждающее внутри нее. Однако
Сьюзен не сомневалась в том, что, если случится чудо и она вдруг увидит
живого Луиса на гаванской улице или на дворцовом приеме, ее любовь
моментально вырастет до прежних размеров и она вновь затеряется в ее
беспредельной глубине.
Каждое утро она сидела за столом, перечитывая его письма и стихи,
подолгу задерживаясь на тех строках, в которых отчетливее всего ощущалось
его присутствие. То и дело она натыкалась на фразы, с новой силой
пробуждавшие в ней тоску по прошлому, фразы, полные тревоги и боли, как
будто предчувствующие близость трагической развязки:
Я шел за тобой по тропе наважденья на край своей жизни, где свет
одинокой звезды парит над кровавыми волнами; море уходит в ничто, а с ним
паруса, галеоны, алмазы, века, скакуны - все летит в пустоту, лишь ты
невесомо паришь над последним осколком земли, меня призывая бросок совершить
в бесконечность...
Этот пассаж в одном из последних его стихотворений напомнил Сьюзен о
том, что причиной его гибели в значительной мере была ее нерешительность, и
побудил ее, оставив в стороне любовь, сфокусировать свою душевную энергию на
ненависти. Полковник теперь старался реже покидать Гавану и все чаще
требовал от нее исполнения супружеских обязанностей. Она лежала в темноте,
притворяясь спящей, и содрогалась при его властном стуке в дверь, за которым
тотчас следовал сам полковник. Признав свое поражение в тот день, когда она
не спустила курок кольта и тем самым лишила себя права впредь отвергать его
домогательства, она теперь изображала сонное безразличие, сжимая мысли в
кулак и стараясь не замечать тяжести полковника, запаха ароматизированного
антисептика из его рта, его неуклюжих ласк и похотливого похрюкивания, когда
он делал свое дело, даже в состоянии экстаза придерживаясь свойственного ему