"Люциус Шепард. Кольт полковника Резерфорда" - читать интересную книгу автора

сугубо механического стиля. Она старалась не замечать, но все равно
замечала. Она уже не могла, как прежде, закрыв глаза, представить, что
вместо полковника с ней лежит Луис - после его смерти такой самообман был бы
кощунством. Ее последним убежищем оставалось отрицание. Когда полковник
уходил, она смывала со своей кожи ненавистный запах и долго сидела перед
окном, наблюдая ночные тени в саду, лишенная каких бы то ни было надежд и
желаний. Временами она ощущала себя распадающейся, теряющей внутреннюю связь
и, что еще хуже, испытывала соблазн окончательно поддаться этому распаду.
Безумие не могло быть к ней более жестоким, чем ее нынешнее прозябание,
казавшееся бесцветным кошмарным сном в течение дня и красочным кошмаром
наяву в течение ночи. Она сознавала, что жизнь ее кончена.
Спустя примерно четыре месяца после убийства Луиса она получила
очередное письмо от своего кузена Аарона, но не спешила его распечатывать.
Их переписка в последнее время стала регулярной, однако сейчас она уже не
нуждалась в наперснике, тем более таком, как Аарон, который плохо справлялся
с этой ролью. Он без конца читал ей нотации, в финале давая один и тот же
совет - "Уходи!", а тон его писем постепенно становился все более пылким и
настойчивым. Она до сих пор не сообщила ему о некоторых обстоятельствах,
связанных с гибелью Луиса, поскольку знала, что от его реакции на это
сообщение ей все равно не будет никакой пользы.
Лишь в середине дня, не зная чем занять томительно тянувшееся время,
она вскрыла письмо кузена. В начальных абзацах, как и следовало ожидать, он
рассказывал о своем бизнесе, о новых планах, перспективах развития и т. п.
Но на второй странице зазвучали уже другие нотки:
"... Я более не в силах сдерживать все то, что накопилось в моем
сердце. Когда мы с тобой еще только начинали эту переписку, я, если помнишь,
выразил сомнение в том, что мое былое чувство к тебе исчезло без следа. Во
всяком случае, я бы не удивился, обнаружив в себе его осадок, какую-то
слабую тень. Однако твои письма, милая Сьюзен, вкупе с разбуженными тобой
воспоминаниями показали всю глубину моего заблуждения. То, что я было принял
за тень, оказалось лишь темным покровом печали и стыда, до поры скрывавшим
чувство, которое при всей его чистоте и искренности даже я сам вынужден
признать греховным, - чувство столь же сильное и свежее, каким оно было
много лет назад. Скорее всего, после такого признания ты решишь прекратить
нашу переписку, и я не стану отговаривать тебя от этого решения. Возможно,
это будет к лучшему. Не думаю, что внезапное возрождение чувства, которое я
считал безвозвратно угасающим, если не совершенно угасшим, может принести
нам обоим что-либо кроме новых..."
Сьюзен разжала пальцы, и листок вяло спланировал на пол. Признания
Аарона начали ее утомлять; она не испытывала ни малейшего желания дочитывать
до конца это письмо, продираясь еще через несколько страниц его мучительного
разбирательства с самим собой и собственными чувствами. Только Аарон,
подумала она, способен сделать из кровосмесительной страсти нечто навевающее
невыносимую скуку. Еще в юном возрасте, во время их игр, он всегда проявлял
недетскую расчетливость, тщательно сопоставляя возможное удовольствие от
какой-нибудь озорной проделки с возможными неприятными последствиями
(например, одиночным заключением в дровяном сарае), как будто уже тогда
готовился к профессии счетовода. Тем большим потрясением явилось для нее его
первое признание в любви, - как мог человек, всю жизнь панически боявшийся
ее отца, решиться на столь рискованный шаг? Должно быть, он очень сильно ее