"Люциус Шепард. Закат Луизианы" - читать интересную книгу автора

Мустейн только сейчас осознал, что Коди играет в этой группе, и понял
теперь, кто уродовал соло Робина Трауэра.
- Я не знаю вашего репертуара.
- Играй что хочешь. Например, тему, которую ты выдал вчера вечером. Мы
просто тихонько подыграем тебе.
Минутой позже Мустейн перекидывал через плечо ремень гитары Коди; а еще
через минуту уже стоял на сцене и играл. Он не чувствовал музыку так остро,
как накануне. Фальшивый антураж клуба сковывал его, но в то же время он
находился под впечатлением, что "Майами шоу" почти настоящий сайгонский бар.
Что дух той скорбной кровавой эпохи успешно вызван к жизни. Обнаженные по
пояс официантки с разводами бледно-лиловой и розовой краски на коже, похожие
на разноцветных призраков, кружащихся в дымном воздухе; шумные пьяные
солдаты в форме цвета хаки за столами; и вьетнамцы, стоящие небольшими
группами, со скрещенными на груди руками, суровые и бесстрастные, холодные и
невозмутимые на фоне буйного, тупого, чисто американского неистовства.
Иллюзия постепенно вытесняла реальность в сознании Мустейна. За стенами бара
были саперы, джунгли и вьетнамские деревушки, а не американские провинциалы,
болота и захолустные городишки. Время от времени раздавался оглушительный
хлопок, и над головой взмывала ракета. Мустейн нашел способ вплести все эти
впечатления в мелодию, случайно родившуюся у него вчера в "Верном шансе".
Нарочно пропуская аккорды, возвращаясь к предыдущей музыкальной фразе, чтобы
усилить эффект.
На сей раз общее впечатление упадка и неминуемой гибели выражалось в
импрессионистической манере, свидетельствуя о таинственном душевном недуге
Грааля, о безумии этой ночи. Мустейну казалось, что гитара является
проводником музыки, рожденной в душе высшего существа; что созвучия
проливают свет на скрытые законы, правящие не только этим городом, но и всем
миром; законы, которые препятствуют вам в осуществлении ваших стремлений, в
вашей попытке хоть немного выйти за пределы возможного, но одновременно
защищают вас от опасностей, сопряженных с таким порывом, являются залогом
душевного спокойствия, заурядности, счастливой стабильности существования.
Люди поднялись на ноги и бурно аплодировали. Поначалу Мустейн подумал, что
хлопают ему. Но потом увидел Вайду, танцующую на сцене вместе с девушками из
бара. Она не копировала их вялые телодвижения. Ее танец был полон жизни и
страсти. Она словно выбрасывала мощные импульсы энергии на каждую долю
такта. Будь это другая ночь и выпрыгни на сцену другая женщина, Мустейн
подыграл бы. Он бы подошел ближе и заставил ее двигаться быстрее. Но Вайда
привела его в замешательство. Казалось, ее самозабвенный танец являлся не
столько производной от музыки, сколько симптомом психического расстройства,
и восторженный рев толпы напомнил Мустейну о царящей здесь нездоровой
атмосфере. Он снял с плеча гитару, и музыканты у него за спиной сбились с
ритма и умолкли; девушки перестали приплясывать. Вайда пошатнулась, словно
раненная выстрелом в грудь. Мустейн стремительно пересек сцену, оттолкнув
плечом девиц, которые с апатичной агрессивностью попытались преградить ему
путь, и одной рукой обхватил Вайду за талию. Сначала она стала вырываться,
потом поморгала, вроде бы узнавая его. Когда же, удивился Мустейн, она
успела так напиться? И сразу вспомнил, что оставил ее одну почти на час.
- Я хочу еще танцевать, - пролепетала она, обвивая руками его шею. -
Потанцуй со мной.
- Мы можем потанцевать на улице. Пойдем.