"Галина Щербакова. Ангел Мертвого озера" - читать интересную книгу автора

героями, а все остальные значения не имели.
Она ответила Глебу правильно, осторожно подбирая слова простые и
неказистые.
Он ответил бурно безграмотно, напрашиваясь в гости.
- Боже! - думала она. - Зачем мне это?
Раньше, лет двадцать тому, ее еще можно было приметить в компании
идущих в кино. Были случаи предложения руки и сердца. Как правило, от
вылеченных тяжелобольных. К моменту же письма Глеба Вера была природой,
совершенно закрытой от мира. Человеческим раком-отшельником. Она выходила из
панциря в мир крови, ран, бинтов и мазей, а возвращалась в крепость, где ее
ждали потерявшиеся люди Стейнбека, изящные английские аристократы, их
дворецкие, к которым она испытывала особую, страшно сказать, классовую
нежность, да мало ли кто? Она была неразборчивая чтица, и могла одинаково
плакать над погибающей Матерой и смеяться над чудаковатыми хогбенами. Она
была абсолютна счастлива, не имея лишних туфель и донашивая до нищенской
бедности нижнее белье. Ее еда состояла из крепкого чая и вариациями
картошки, что не мешало ей замирать над описаниями супниц, в которых
подавали консоме или суп из перепелиных шеек.
Боже мой! Ну и что? Жизнь воображения была столь же вкусна и ароматна,
и дворецкий, следящий из-за мраморных колонн за правильностью хода обеда,
бросал на нее вполне мужские взгляды. И ее живое тело млело в уголочке
продавленной диван-кровати. Но никогда - никогда! - ни один живой, "мясной"
человек не мог и близко вызвать чувства, подобные тем, что давали ей книги.
Ну и зачем, скажите, нужен ей был этот Глеб из глупого детства, когда
она нюхала цветы и траву, и ей казалось, что она живет? С ним связаны совсем
не радостные воспоминания каких-то других живших в ней тогда токов. Но та
жизнь ушла, вернее, даже не так, она от нее ушла сама, она создала, нет, у
нее случилось нечто совсем другое: жизнь-счастье с миром нетелесным,
ирреальным, с миром образов и слов. Что бы кто ни говорил, но ей ничего
другого не надо.
Ну, откуда ты взялся, Глеб? Был бы ты подраненный или с воспаленным
аппендиксом, застрял бы у тебя в выходах камень, отросла бы киста - как бы я
была счастлива помочь тебе и выходить тебя. Ты же здоровый, и ты мне никто и
звать тебя никак.
Но книжное воспитание требовало хорошего отношения к человеку, если он
к тебе со всей душой. Она с ним встретится, к примеру, у памятника Пушкину
или где еще, посидят на лавочке, а потом она соврет, что у нее смена, и он,
если захочет, может проводить ее до электрички.
"Мне ужасно жаль, но больше я никак не могу. Если хочешь, позавтракаем
вместе в пятницу". (Господи! Какие завтраки?) "До свидания, милый".
Конечно, так ей не сказать. "Милый". Какой он ей милый? С другой же
стороны, и милый, если через столько лет нашел. Но она всегда помнила,
сколько ей самой, она родилась в сорок восьмом, и ей, соответственно... И
думать, а тем более держать во рту это слово "милый" негоже и стыдно. Но
пока это только переписка, и больше ничего, и совсем не факт, что он
когда-нибудь объявится в Москве. Сейчас цены на билеты выросли в
нечеловеческий рост, даже на электричке - подумаешь лишний раз, ехать или не
ехать.

Комплексы