"Галина Щербакова. Ангел Мертвого озера" - читать интересную книгу автора

Сношение всегда было молчаливым, ни до него, ни во время, ни после слов
не существовало. Поэтому к утру все забылось, вспомнилось вечером. Жена
тогда учудила переодевать ночнушку, когда он уже лежал. И торчала незнамо
сколько голой, разворачивая перед ним то один бок, то другой, зачем-то
приподнимала груди, и они мощно смотрели на него, спокойно и смирно
лежащего, выставленными из глубины сосками. "Фу!" - подумал он и резко
повернулся на бок к стене, а эта дура-жена осталась голяком на виду окна; ну
покрутись, покрутись еще, - думал он, - самка. Жена легла и снова горячо
прижалась к его плоской спине, а рука ее заскользила куда-то не туда, где ей
положено быть, и он так перехватил запястье, так его сжал, что она пискнула,
как мышь, придавленная кошкой, быстро скрыла руки и развернулась к нему
спиной.
Вот, собственно, с тех лет "мягкий мальчик" не возникал со своими
требованиями у Ивана Ивановича. Но это было то раньшее время, когда секса
как такового в стране не существовало, "виагру" в дурном сне не видели, а о
местах тайских и других массажей слыхом не слыхивали.
Ах, что за дивное по-своему было время! В школе, где Иван Иванович
преподавал химию, конечно же, не было мужской компании, в которой в самые
строгие времена могли возникнуть разговоры про "баб-с" и где естественно
выплывали Стеньки Разина челны разговоров, кто, как и с кем. В школе было
всего три мужика: завхоз, учитель физкультуры и Иван Иванович. Завхоз из
бывших военных любил затаскивать в свою каптерку физкультурника "на стопец",
и Ивана Ивановича в дни безусловно выпивальные по правилам: день учителя,
день ВВС, день взятия Берлина отцом завхоза, ныне уже много лет покойным, но
чтимым сыном до красных глаз, а также 21 декабря, поскольку этот день
забыть - себя не помнить.
Конечно, компания еще та. Физкультурник на половину святых дней давно
"положил с привесом", но за взятие Берлина пил охотно. До каких-то там
споров или разногласий, тем более потасовки, дело не доходило благодаря
культурной манере общаться Ивана Ивановича, у которого тоже был свой взгляд
на мир; он, например, не любил Бога, то есть он был атеист и как бы не верил
в него, но одновременно Иван Иванович был верующим. Верующим в Бога
атеистом. Он доподлинно знал, что Бог есть, как есть и другие объективные
вещи, жена, например, или тот же завхоз. Вот так же для Ивана Ивановича
существовал Бог, но он его не любил, видимо, за то, что тот был вопреки
материализму и усложнял картину понимания жизни Иваном Ивановичем. Он читал
лекции от дома политпросвещения, где, добравшись до мельчайших нейтронов,
задавал вопрос: "И где тут Бог?" А Бог смеялся ему в лицо, что было
оскорбительно и унизительно для просвещающего лектора.
В этой компании троих иногда, может, раз в год, может, раз в два,
говорилось о мужских проблемах. О простате. О том, что "не стоит сволочь,
хоть тресни". Завхоз называл член "начальником жизни". Физкультурник
"забойщиком". А Иван Иванович нежно - "писюльник". Когда в разговоре
закипало, Иван Иванович говорил задушевно так, как себе: "Да бросьте вы!
Нельзя подчиняться нижнему этажу. Мы с вами выше". "Ну, - говорил
физкультурник, - когда облегчен, конечно, выше. А когда нагружен? И давит
тогда аж в печень". "Это давит печень, - строго говорил Иван Иванович. - Вот
с этим не шутите. Печень - это мозг живота, с ней шутки шутить нельзя". Он
пугал, и все съезжали с темы "мальчика, отдыхающего в роще".
Это так исподволь, через его слабости, мы подкрадываемся к Ивану