"Галина Щербакова. Ангел Мертвого озера" - читать интересную книгу автора

Ивановичу сегодняшнему, который исхитрился выйти на пенсию по учительской
выслуге лет и жил с женой и дочкой в отдельной квартире, которую дали жене.
Жена продолжала работать на фабрике. Приносила деньги. Не систематически, не
крупно, но все-таки. Работала дочь, ей было уже за тридцать, но замуж ее
никто не взял. Она работала в частной фирме главбухом и деньги приносила
систематически и в купюрах радостного зеленого цвета. Получалось, что еще
отнюдь не старого, чуть за 60 лет господина кормили женщины.
Они все были похожи друг на друга - высокие, широкоплечие, плоские.
Широкость верхней части смягчали плотные жировые наросты в области чресл. И
Иван Иванович, когда бывал не в пальто, а в костюме, обнаруживал больший,
нежели плечи, диаметр бедер. "Он у тебя жопастый", - говорила лифтерша жене
Ивана Ивановича. Она была жуткая хамка, эта лифтерша. Она говорила все, что
сползало на кончик языка. Все это было обидно, в каждой квартире мечтали ее
отравить, но подъезд она сторожила, как ротвеллер, а это было важнее
нанесенных обид. Стерпим, слюбим, если дом охранен, думали люди. И кто этого
не поймет. Она сказала Ивану Ивановичу: "Ты, мужик, мне не улыбайся ртом без
зубов. Хотя кто теперь с зубами? Но когда ты улыбаешься, я знаю точно, что
ты гад. Извини, конечно, ты не виноват, ты таким родился. Как я родилась
прямоговорящей, отчего и сдохну. Но ты держи свои губы бантиком. Даю совет
специалиста и даром". Он перестал улыбаться, хотя был оскорблен до глубины
души.
Как всякий, бери хоть Гитлера, хоть Сталина, хоть Жирика, он, конечно
же, считал себя человеком хорошим и думал о себе как о подарке детям. Так
искривленно устроен человек. И тут ты хоть "стеньку о горох, хоть горох об
стеньку", изменить людскую природу не сможешь. Внутри каждый себе хорош.
Итак, жила семья на деньги серо-голубые, копила зеленые. Считалась
хорошей семьей. Не пили, не буянили, не заливали соседей снизу.
Женщины уходили утром. И Иван Иванович оставался один для раздумий,
чтения прессы и мелких починок по дому типа замены перегоревших лампочек и
подкручивания ручек в дверях. Надо сказать, что Иван Иванович всякой
хозяйственной работой гребовал как оскорбительной для его высшего
образования (заочный пединститут, химфак).
Трое плоских квадратноплечих людей гуляли вместе по улице, по которой
нескончаемо тек ручей из выщербленного люка. Иван Иванович любил говорить о
времени, когда за такое могли расстрелять кого-нибудь из горисполкома. Он
был сторонник острастки, чтоб знали... Жена молчала и думала, что ее
знакомый водопроводчик, с которым она уже лет пятнадцать жила в дни протечки
труб, засорения унитазов в доме и прочих порух высшего порядка, никогда
никаких смежников своего дела не хаял, а говорил, что над каждым мелким
халтурщиком есть халтурщик поболе, а над тем еще, а над еще - еще ещее,
потому что мы страна такая: работаем хорошо, если надо кому-то это сунуть в
глаз, как Левше блоху королю, а по жизни мы обходимся абы как и абы чем,
потому как в стране людей за людей не держали никогда. И плохая работа -
нормальный ответ Чемберлену, то бишь власти.
Вот почему Россия - большая вытекающая труба. Это водопроводчик знал
точно, и по жизни, и по уму. Они перепихивались с ним нехитро, но с хорошим
для обоих завершением, в любом месте, как с удобствами для тела, так и без
оных. Жена думала, что, может, это и есть любовь, чинщик вот бы
развеселился, он-то считал просто: ему подфартило иметь чистую бабу по месту
работы. Это немало, и поболе чаевых.