"Жак Шессе. Людоед" - читать интересную книгу автора

обманчивой надежде на счастье, за что судьба и наказала его тем страшным
призраком, той нелепой галлюцинацией. На языке остался горький привкус
снотворных, на сердце - тяжкие угрызения совести, чувство вины, не
затихавшее все утро, и он твердо решил не поддаваться больше своим
фантазиям. Доктор, бродящий по городу, - какая чушь! Только такой психопат
и слабак, как он, мог запаниковать от смутного сходства какого-то прохожего
с отцом. Жан Кальме ругал себя последними словами. Но к вечеру ему опять
стало казаться, что все не так-то просто. Унылое беспокойство точило его
душу. "... С тех пор как Ваш отец скончался, мой дорогой Жан... " Гневно
отшвырнув последнее письмо, он достал из портфеля медицинский трактат,
который нынче, убедившись, что его никто не видит, тайком унес из
гимназической библиотеки.
Он открыл его на странице 215 и с пристальным вниманием перечел
статью, которую ранее наспех пробежал глазами среди библиотечных полок. Она
носила заголовок "Признаки смерти". Теперь Жан Кальме изучал каждое слово:
"Помимо остановки дыхания, имеются следующие признаки смерти:
1. Отсутствие сердцебиения.
2. Отсутствие глазных рефлексов, помутнение зрачков.
3. Снижение температуры тела; при температуре ниже 20 градусов смерть
очевидна.
4. Появление трупной окоченелости.
5. Появление трупных пятен красновато-синего цвета на мягких тканях
тела.
6. Трупное разложение".
Жан Кальме тут же устыдился своего поступка: зачем он стащил эту
идиотскую книжонку? Какое глупое ребячество! Он вспомнил, как боязливо
оглядывался, судорожно запихивая трактат в приоткрытый портфель... Его отец
умер 17 сентября. 20 числа того же месяца тело сожгли в крематории. А до
этого, в первые же минуты после кончины, доктор Гросс, вероятно, составил
свидетельство о смерти, предварительно констатировав эту славную смерть,
эту надежную смерть, из которой никто еще никогда не возвращался. Жан
Кальме попытался представить себе красные и синие трупные пятна. "На мягких
тканях... " Багровые пролежни на толстых белых ляжках, словно штукатурка
под мрамор. Жан Кальме с отвращением подумал о горгонцоле, этом бледном
сыре с синеватыми прожилками - ни дать ни взять окоченелая человеческая
плоть с застывшей кровью в венах, с омерзительными фиолетовыми синяками в
паху и на коленях. Кстати, о коленях! Жану Кальме вспомнилась одна
подробность, которую обычно рассказывали все, кто побывал в крематории:
коленные суставы не сгорали в пламени, и служитель, собиравший лопаточкой
пепел в холщовый мешочек, бросал туда же и сохранившиеся косточки, - эдакий
мрачный рожок с игральными костями. Какая ребяческая аналогия! Но все же
она развлекла Жана Кальме, заставив его на минуту позабыть о тоске,
сжимавшей горло. Его мысли обратились к углям святого Лаврентия, к кострам
инквизиции, к печам Освенцима. "Нет, это хорошо! - думал Жан Кальме. - Это
действительно кардинальное решение проблемы. Схватите еретика, бейте его,
заключайте в темницу, штрафуйте, проклинайте, снова мучьте - он все равно
будет упорствовать, он все равно будет твердить свое! Но сожгите его - и он
умолкнет навсегда. Огонь лишает всего, вплоть до телесной формы. Огонь,
великий очиститель! И вот еретик превратился в щепотку пепла - хочешь,
брось его в реку, хочешь, развей по ветру. И никто уже не вспомнит о