"Жак Шессе. Людоед" - читать интересную книгу автора

выгодные медицинские страховки. Помогал организовать похороны. Следовал за
гробом усопшего. Произносил речь у могилы. Он нес к их затхлым постелям шум
жизни, веселье жизни, все пестрое разнообразие жизни, бурлящей за окнами. И
Лилиана тоже сдалась перед этим всесокрушающим обаянием жизненной силы
доктора. Куда уж там Жану, этому хилому карлику! Лилиана, с ее нежным и
страстным, с ее непонятным естеством... Отец-чернорабочий.
Мать-чернорабочая. Куча братьев и сестер в одной комнате с нею. И какое
будущее ее ждало? Что ей дал бы союз с запуганным студентом-невротиком?
Теперь Жан Кальме смотрел на Лилиану с ласковым сочувствием. Они стали
братом и сестрой - эта милая, податливая душа и он. Они претерпели
одинаковое грязное насилие. Со стороны тирана. Но разве невозможно выплыть
на поверхность, вновь найти друг друга, разорвать этот адский круг?
Когда-нибудь избавление придет и к ним. Доктор умрет. И обретет свое
истинное царствие. Но царствие мое не в мире сем. Жан Кальме внезапно
испытал незнакомое доселе чувство освобождения, легкости, открытости; гнев
его бесследно испарился. Ревновал ли он?
Нет, ревностью ему суждено будет упиваться позже, он знал это. А пока
он упрятывал ее в глубь памяти, как застарелый страх. Небо из багряного
становилось золотисто-пепельным.
Озеро сменило цвет расплавленной бронзы на мягкий янтарный. Франция,
на другом берегу, принимала красновато-коричневые оттенки осени, палой
листвы, беличьей шубки. Из стоков бухты Лютри поднимался
тошнотворно-сладковатый и странно умиротворяющий запах рыбы.
К берегу подходила лодка. На причале суетились люди. Объявить войну?
Девушка с сочным, соблазнительным телом беспокойно заглядывала ему в глаза:
- Послушай, Жан, рано или поздно это должно было...
У него не хватило терпения дождаться конца фразы. Отвернувшись, он
побежал прочь со всех ног; он мчался по сыпучему гравию дамбы, в сандалиях
у него скрипел песок - последнее напоминание об ушедшем лете. Лилиана!
Лето! И Жан Кальме бросился, как безумный, в теплый вечерний туман.
Вот о чем он вспоминал, сидя за большим столом с множеством книг и
карточек, в самом сердце этой населенной призраками ночи. Он провел рукой
по шее: отросшая щетина уже колола пальцы. Как на лице у трупа... Эх ты,
Жан Кальме, бедолага! А впрочем, все хорошо. Он встал, тщательно проверил
задвижки на дверях и окнах, выключил электричество, почистил зубы,
побрился, принял душ и снова подошел к книжным полкам. Открыл томик
Бодлера, изданный в "Плеядах", захлопнул его, выпил стакан "Контрексевиля",
найдя его безвкусным, как сама жизнь, снова достал Бодлера, полистал его и
нашел фотографию студии Надара, где саркастически сжатые губы поэта таили в
себе безжалостную насмешку; продекламировал два стиха из "Осенней песни",
вздрогнул, погасил лампу, проветрил комнату в темноте и услышал, как две
или три машины с грохотом промчались мимо дурацких садов, где дурацкие
животные, вроде того ежа, и такие же ничтожные, как он сам, ловили
последние частицы кислорода в сыром городском воздухе.


***

Церемония захоронения праха состоялась в пятницу 20 октября, в
середине дня. Осеннее солнце расцвечивало кладбище желтоватыми бликами, и