"Жак Шессе. Людоед" - читать интересную книгу автора

любой момент вы сможете продлить наш договор самым обычным письмом за вашей
подписью, отправив его в муниципальное бюро.
Затем он предъявил урну другим членам семьи; одни просто касались ее,
другие заглядывали в зияющее отверстие. Жан Кальме с ужасом отшатнулся,
когда очередь дошла до него; служитель как-то странно взглянул на него и
пошел ставить урну на место.
Наконец они вышли. Снаружи было холодно. Солнце кровавым шаром висело
у горизонта, над тысячами багровых могил. Вскоре семейство уже сидело в
кафе "Покой", за столом с бутылкой белого вина и чаем, в компании обоих
представителей похоронных служб; в кафе было множество людей в трауре, и
Жан Кальме пристально наблюдал шумную комедию скорби, которой предавались
душой и телом родственники несчастных усопших, только что сброшенных в яму
или сожженных в тысячеградусном пламени печи. Он не стал провожать сестер и
братьев в "Тополя", куда его мать пригласила детей на ужин. Он ушел,
стыдясь того, что покидает родных слишком рано при столь грустных
обстоятельствах, но в то же время с величайшим удовольствием шагая в
одиночестве по городским улицам.


***

В этот час шумные группы мальчиков и девочек спускаются с вершины
лозаннского холма, где расположены школы и университет, и бегут на вокзал,
чтобы разъехаться по всему кантону. "До чего же они красивы!" - думает Жан
Кальме, остановившись на улице Бург и глядя на радостно вопящих подростков,
загорелых, гибких, сильных. Они спешат на станцию, громко переговариваясь
между собой. При виде их юного великолепия у него пресекается дыхание. Но
он счастлив созерцанием этой орды: стройные, светловолосые, с пышными
гривами или косами, заплетенными, как у кельтов, с глазами цвета ручья,
дети мчатся по улицам, галдя и смеясь; груди девушек колышутся под кожаными
куртками или длинными кисейными платьями ярких фиолетовых и оранжевых
расцветок, и, хотя осень только началась, многие уже надели высокие сапоги,
придающие им вид необузданных безжалостных захватчиков.
Странное возбуждение охватило Жана Кальме. Всем своим существом он
впитывал молодую силу юношей и щедрую податливость девушек. Эти мальчишки,
"косившие" под партизан или Клинта Иствуда, эти великолепные сгустки
энергии и здоровья, "упакованные" в кожимитовые куртки и сочно-синие
"Ливайсы", внушали Жану Кальме горячую симпатию, исцелявшую его от чопорных
правил Лютри, от погребальных комедий крематория. Как далеки они были от
удушающей атмосферы его семьи! Их пестрое тряпье дерзко противоречило
благодушному величию доктора. Что ж, пусть бегут, пусть своевольничают,
пусть протестуют, пусть разнесут все вдребезги - и мерзкие семейные устои,
и авторитет патриархов, и гнет тиранов, и власть зажравшихся дураков,
которые веками парализуют нашу волю. Ярость подступила к горлу Жана Кальме,
сотрясла все его тело. Но она тут же сменилась улыбкой: поток молодых людей
не иссякал, они шли мимо него сотнями, по трое, по четверо; распахнутые
пальто обнажали длинные ноги в потертых джинсах, узкие бедра, тонкие талии,
обвешанные латунными и серебряными цепочками.
Они мстили за него, эти юные варвары! Уж им-то не придет в голову
дрожать перед отцами или учителями. Особенно поражало Жана Кальме